— Фу-у… Довольно. Вот так Геркулес!
Пираты рукоплескали, выкрикивая:
— А на вид как девушка!
— Щуплый!
— Вид неважный.
— Зато на деле атлет!
— Да здравствует атлет Юлий Цезарь!
— Прекратите! — сердито вздёрнул голову Цезарь. — Я не гладиатор.
— Но рука у тебя, как у гладиатора, — с уважением сказал Булл. — Подумайте: я не мог с ним справиться!
— Ты просто разжирел, — начал было Цезарь, но вдруг умолк и, вскинув брови, уставился на лысую голову, высунувшуюся из-под палубы. — А это что за явление?
— Выползай, — приказал Булл. — Наш гость хочет на тебя посмотреть.
Аникат выбрался на палубу и, глупо улыбаясь, остановился перед Цезарем.
— Не знаю, что во мне интересного… Смотри, если хочешь.
— Повар? — отступил Цезарь. — Действительно повар, а не мусорщик?
— Ну, знаешь… — Подыскивая достойный ответ дерзкому и машинально почёсывая живот, Аникат сердито уставился на Цезаря.
Пираты хохотали, выкрикивая:
— Верно, верно!.. Он мусорщик!
— Он животом грязь на кухне собирает!
— А лысина!.. Гляди, сколько на ней сала!
— Весь жир, что своровал, на лысине выступил!..
— А ну вас! — Аникат добродушно махнул рукой и обратился к Цезарю: — Ну, насмотрелся на меня? Можно идти?
Кивком отпустив Аниката, Цезарь брезгливо поморщился:
— Вряд ли я теперь захочу есть. И зачем только вы мне его показали?
Поднявшись на цыпочки, я прошептал в ухо Булла просьбу… Он подтолкнул меня к Цезарю:
— Вот этот всадник желает собственноручно готовить тебе обед.
— Луций? — Цезарь снова пытливо заглянул мне в глаза, будто хотел разгадать, как я тут очутился, но вслух сказал только: — Из рук такого красивого отрока еда вдвое вкуснее.
Покраснев от радости и боясь выдать своё чувство, я спрятался за широкую спину Ганы. Никто не обратил на меня внимания. Булл приказал немедленно отправляться на кухню и готовить обед «гостю». Я со всех ног бросился выполнять это приказание, радуясь, что на сегодня военные занятия отменены.
В обеденный час я поднялся на палубу с корзинкой, в которой нёс еду, но подойти к Цезарю не посмел: он что-то говорил Буллу так надменно, что я испугался, как бы Сизый Нос не выбросил его за борт (он это иногда проделывал с теми, кто осмеливался ему перечить). На этот раз, к моему удивлению, Булл слушал очень терпеливо. Не в силах сдержать любопытства, я притаился за палаткой, хотя мне с детства внушали отвращение к подслушиванию и лжи.
— Раз это твой товар, — говорил Цезарь, — надо его держать так, чтобы цена на него не падала, а увеличивалась. А они у тебя в такой грязи, что смотреть тошно…
— А я тебя и не просил на них смотреть, — обиженно пробурчал Булл. — Зачем ты туда ходил, не понимаю.
— Чтобы решить, стоит ли тебе оставлять жизнь.
— Хм!.. Это мне нравится! — ухмыльнулся Булл.
— Если бы ты был поумнее, то сообразил бы, что продашь их тем дороже, чем чаще будешь выпускать на палубу, чем лучше будешь их кормить и мыть…
Булл захохотал во всё горло.
— Глупец, — презрительно сказал Цезарь. — Ты не в состоянии понять собственной выгоды. Человек, не способный принести пользу даже себе, только обременяет землю…
Булл снова засмеялся:
— Ну и чудак!.. Ладно. Ты столько платишь, что можно выполнить и эту твою фантазию. Прикажу два раза в день выгонять их на палубу и давать побольше объедков.
Мне уж давно стало ясно, что речь идёт о пленных, запертых под палубой. Но я не мог понять, как попал туда Цезарь… Услышав об объедках, я вспомнил, что несу обед, кушанья остывают, и вышел из-за палатки. Цезарь в то время, как я расстилал холст и раскладывал еду, ласково сказал:
— Приятно посмотреть и на повара и на то, что он принёс… Можешь идти, — кивком отпустил он Булла. — А ты останься, — удержал он меня, когда я повернулся, чтобы удалиться вслед за Сизым Носом, — будешь прислуживать мне во время обеда.
Раб опустил полу палатки. Я сел у ног Цезаря и подвинул ему рыбу, обложенную маринованными оливками.
— Как красиво приготовил! Видно, что бывал среди приличных людей. Как же ты очутился в обществе этих разбойников? Расскажи.
И я рассказал ему всю правду о моём побеге из дому и о том, как я искал пиратов и как, слишком поздно, испугался их.
Когда я умолк, Цезарь покачал головой:
— Да, много глупостей делаем мы в юности… Единственное утешение, что это свойственно большинству людей во всех возрастах. Я не хотел бы, чтобы наша встреча прошла для тебя бесследно. Я помогу тебе отделаться от этих разбойников. Но ты должен вернуться к матери. Ты жестоко с нею поступил, как может поступить только мальчишка. Очень жестоко! Чтобы не огорчать её ещё больше, не рассказывай ей всё, что мне поведал. Лучше повтори то, что сказал сторожу у калитки.