Выбрать главу

— Были у всех, кого я указал? — спрашивал Цезарь.

— Да! — неслось в ответ. — И наши банкиры и азиатские общины, а особенно Никомед с радостью дали на выкуп Гая из рода Юлиев!

— А что в Риме?

Грохот опускаемых абордажных мостков заглушил ответ.

Глава седьмая

В то время как друзья Цезаря в сопровождении рабов поднимались на наш корабль, я ревниво спросил Аксия:

— Кто это Никомед?

— Друг нашего Гая, царь Вифинии… — бросил на бегу раб Цезаря, направляясь к вновь прибывшим.

Я с завистью смотрел, как он распоряжается укладкой вещей своего господина. Я тоже хотел бы принять участие в этом. Но моя помощь не нужна: рабов больше, чем необходимо для этой несложной работы. И Цезарю сейчас не до меня.

Он дружит с царями, что́ ему мальчик из всадничьего сословия? А вдруг он забудет обо мне совсем? Я ни за что не останусь с пиратами!

Подобравшись поближе, я остановился за спиной одного из собеседников и прислушался к разговору.

— У Суллы на уме всеобщая гибель. В Риме страх и смятение. Говорят, у Сервилиева пруда, там, где улица Волопогонщиков выходит на рынок, кучею лежат головы убитых сенаторов. — Друг Цезаря закусил губы, махнул рукой, словно не в силах продолжать, и обернулся к своим спутникам — У кого мешки с деньгами?.. Давайте сюда. Это триста тысяч пиратам, а это Никомед посылает тебе.

— Успеется! — Цезарь с досадой бросил мешки к ногам. — Ты не сказал мне главного: что с моими?

— Твоя мать окружена величайшим почётом. Ничья злая рука не посмела её коснуться.

— А Корнелия?

— Спрятана так надёжно, что, кажется, Сулла уверен, будто она бежала с тобою.

— Замучен твой родственник Марк Марий Гратидиан, — вставил второй друг Цезаря.

Я испугался, увидев, как помрачнело лицо Гая: теперь уж, конечно, он обо мне забудет!

Цезарь гордо поднял голову и прищурился, словно вглядываясь в даль.

— Как избранный народом жрец Юпитера… (раз народ утвердил меня в этом сане, никакой диктатор не властен отрешить)… как жрец Юпитера, — повторил он, — я мог бы обрушить на голову Суллы сокрушительные проклятия… Вывесить списки своих противников, чтобы каждый и всюду мог убить любого из них, принести голову Сулле и получить за неё награду!.. Такого ещё не было в истории. А дети несчастных?.. Он лишил гражданских прав и средств к жизни даже тех, что ещё не родились! Чудовищно!

Он стиснул зубы, побледнел, и я испугался, что сейчас у него начнётся припадок. Но он, помолчав несколько секунд, продолжал:

— Мы знаем, Сулла проклятий не боится. Но… каждому лестно оставить в памяти потомков след славных дел. Пусть же Сулла будет лишён этой славы. Пусть кто-либо из нас, друзья, правдиво опишет его злодеяния. Пусть позор покроет его имя на сотни и тысячи лет. — Цезарь обвёл взором окружающих… и запнулся при виде разбойников, слушавших его разинув рты. Чтобы ослабить впечатление от этих не к месту торжественных слов, он хитро мне подмигнул: — А вот имя Сестия прославится в веках, потому что он единственный на этом корабле любит звонкую речь больше звонкой монеты. За это он будет избавлен от виселицы, которая ждет его соратников.

Упоминание о виселице, как всегда, развеселило пиратов: кто мог предполагать, что Гай на своем утлом суденышке всерьёз грозится взять в плен наш быстроходный корабль? Булл и остальные разразились рукоплесканиями. Останавливая их, Цезарь поднял руку:

— Я не шучу. Берите этот мешок, тут триста тысяч денариев. И вот вам ещё тысяча ассов за то, что тихо вели себя, когда я спал. Берите и, если хотите спасти ваши головы, удирайте подальше. Советую внимательно отнестись к моим словам! — С этим Цезарь покинул наш корабль, бросив мне на ходу: — За себя будь спокоен.

Судёнышко Цезаря отошло и скрылось. Пираты, весело смеясь, собрались вокруг Булла. Начался делёж денег. Впервые я также получил свою долю.

Пираты прославляли щедрость Гая: если бы на его месте был какой-нибудь поселянин или всадник, так он уже каждый асс подсчитал бы!.. А Цезарь оплатил часы молчания с царственной щедростью: их было, конечно, гораздо меньше, чем тысяча. Гана положил конец их восторгам, сказав:

— Всадник и заключать не стал бы такой договор. Уж слишком неходкий товар тишина, чтобы откупщик вздумал его оплачивать!