Тьма оказалась понятлива. Слёзы снова потекли по щекам — в этот раз не от страха, а от блаженства. Никогда ещё Миса такого не испытывала: тёплая, упругая субстанция заполнила её изнутри, слегка затвердела, зашлась сводящими с ума колебаниями. А потом, доведя свою жертву до полуобморочного состояния, принялась двигаться ритмичными толчками, замирая каждый раз, когда девушка оказывалась на грани.
Миса стонала в голос и металась по простыням. Весь мир перестал существовать; не осталось ничего, кроме её собственного тела, окутанного сладострастной тьмой, и этого сумасшедшего ритма внутри него.
Так продолжалось блаженную вечность. Лишь когда напряжение стало невыносимым, подобным пытке — лишь тогда, после очередного толчка, всё замерло, взорвалось и растеклось безумным наслаждением. Тёмное создание мелко дрожало, переживая этот миг вместе с Мисой — впитывая, всасывая её бледнеющие ощущения до самого конца, перед тем как отступить обратно во мрак, откуда явилось.
А потом ещё долго, до самых рассветных отблесков наблюдало, как девушка мирно спит на смятых, влажных белых простынях. Утром она проснётся и смущённо удивится собственной буйной фантазии, смутно припомнив необычный сон — то, что наверняка сочтёт сном. Потому что в лучах солнца нет места вере в близость тьмы. Потому что даже тем, кто верит, и в голову не придёт, что тьма способна на подобное.
Потому что смертным не понять, что такое вечная скука.