— Валя! Валька!
Это был он.
СТИЛЯГА
В райцентр я приехал после полудня. Мне повезло: в гостинице оказались свободные места. Меня поселили в четырехместном номере. Три кровати в номере пустовали, а на четвертой спал парень. Я никогда не сплю днем, не люблю засонь. И этот сладко посапывающий парень был неприятен мне.
Когда я в шестом часу вечера снова пришел в номер, парень все еще был в постели. Правда, он уже не спал, а читал книгу. На мое «здравствуйте» ответил рафинированным тенорком.
— Добрый день, хотя уже вечер, — засмеялся, растянув по-девичьи яркий рот.
Я с раздражением наблюдал, как парень одевался. Вот он влез в узенькие синтетические брючки с идеальной стрелкой. Надел кипенно-белую нейлоновую рубашку. Прицепил черный галстук. Сунул ноги в сверкающие туфли на толстой ребристой подошве. И, насвистывая, принялся перед зеркалом расчесывать и приглаживать длинные взлохмаченные волосы.
«Пижон, — подумал я. — Стиляга». Во мне нарастала злость. Не люблю я эту породу. Хотелось наговорить ему чего-нибудь обидного. Я искал только повод для этого и закинул первую удочку.
— День спим, а ночь работаем? Все наоборот, не так, как все.
— А что делать? Каждый устраивается, как может. Я студент. Сейчас на каникулах. Вот и отсыпаюсь.
— Выпускник?
— Что вы! На первом курсе обитаю.
«Ничего себе, дубина. Лет двадцать пять с гаком — и на первом курсе. Мамин сынок».
— А сюда каким ветром?
— Эдик Переверзев, — представился он. — Сюда приехал читать лекции по путевке общества. Массы просветить, ну и кое-что подзаработать. Сегодня в семь выступаю в средней школе. О поэзии. А как вас зовут?
Я не отвечал, курил и проклинал случай, который загнал меня в один номер с этим тонконогим. А тот, видно, и не догадывался о моем состоянии. Знай себе охорашивался перед зеркалом и лениво так говорил:
— Поднадоело здесь. Все слишком однообразно. Завтра у меня свободный вечер. Днем выступлю в промкомбинате и…
— И пойдем со мной на ферму, — с плохо скрытым вызовом проговорил я. — Подышим навозным духом, поглядим, откуда берется молоко.
— С удовольствием. Люблю парное молочко. Оно пенистое и шипучее, как пиво.
Меня покоробило от этого сравнения, но я промолчал: представил, каким пугалом будет выглядеть он завтра на ферме, и злорадно улыбнулся.
На ферму мы пошли в сопровождении председателя колхоза и зоотехника. Я разговаривал с ними о кормах и надоях, а Эдик вышагивал чуть поодаль и молчал. Улучив минутку, председатель спросил:
— Это что за интурист с вами?
— Звездный мальчик. Хочет приобщиться к сельскому хозяйству и отведать парного молочка.
— Он нам всех коров перепугает, — засмеялся зоотехник. — В таком наряде надо на паркете чарльстонить, а не по навозу шлепать.
— По вашей ферме, наверное, и в броднях не пройти, — сказал я и не ошибся.
Коровник, видимо, уже несколько дней не чистили. Навозная жижа противно хлюпала под ногами. Коровы грязные, доярки в замызганных халатах, без косынок.
Эдик медленно пробирался по кромке сточной канавы. Он балансировал руками, становился на цыпочки, высоко вскидывал тощие ноги, перешагивая навозные кучи.
— Как же вы работаете в таких условиях? — послышался его удивленный голос. — Это же черт знает что.
— Вентиляторов нет, — взвился сразу зоотехник.
— Причем здесь вентиляторы? — рассердился Эдик. — Тут же утонуть можно. Представляю, что за молоко вы сдаете. Пополам с навозом.
Он был прав, но я смолчал и не поддержал его. «Смотри, какой критикан, — думал я. — Дать бы тебе вилы в руки».
Нас окружили доярки. Эдик взял у одной марлевую тряпку. Поднял ее за уголок, брезгливо сморщился.
— Фу, какая гадость. Хорошая хозяйка такой тряпкой не станет полы мыть. А вымя надо теплой водичкой подмывать. А потом вазелинчиком.
— Показали бы нам, как все это делается. Просветили бы, — с издевкой сказала высокая молодая доярка.
— Он, девочки, умеет и доить стильно!
— По методу буги-вуги!
— Одной рукой сразу двух коров!
Все захохотали.
— А что, парень, может, и вправду покажешь нашим девкам, как надо с коровой обходиться? — давясь смехом, спросил председатель. — Сейчас мы тебе спроворим халат и подойник.
— С теплой водой? — громко спросил Эдик.
— Хоть с кипяченой, — махнул рукой председатель.
— Несите.
— Люська! — крикнул председатель. — Тащи халат и подойник.
Я поглядел на Эдика. Он был бледен. Нижняя губа крепко закушена. Лоб наморщен. «Погоди, сейчас ты не так закрутишься».