В какой-то момент меня попёрло на музыку так, что я сидел в наушниках и постоянно смотрел в одну точку, а точнее в одно живое создание. На маленького паучка, который висел на паутинке в углу под потолком. От света бра, тени от него изображали причудливый узор, а сам паук казался больше. Виктор снова стоял у окна и курил, смотря куда-то вдаль. Мне тоже захотелось, так что я бросил телефон на диване, а сам сходил к куртке и взял из кармана свою пачку. Я курю уже как три года, но «паровозам» меня назвать нельзя.
Мы стояли у открытого окна. На нас дул легкий ночной ветерок. Шоссе заметно опустело, а прохожих так вовсе не было видно. В соседних домах горели окна, как своеобразные созвездия, а настоящие звёзды вовсе были закрыты за некой ширмой, от этого небо казалось абсолютно чёрным. Мы выключили бра, оставив только телевизор, который наполнил комнату синим светом. От бесконечной перемены кадров блики постоянно играли на наших лицах, а оттенки синего менялись от более светлого к более тёмному. Дым от сигарет вылетал и клубился в ночном воздухе, а потом растворялся во мраке. Кто-то наверняка по соседству ругается на нас из-за запаха, но на это было плевать. Завтра, а точнее уже сегодня нас не будет в этом городе, в этой стране. Я сидел, облокотившись на холодное открытое окно на одном конце подоконника, а Виктор на противоположном. Между нами стояла пепельница. Мы болтали о Чехии, о наших планах и о всяких мелочах.
-
«Красивый пейзаж города.», – начал я восхищаться видом. – «мне всегда нравилось гулять по улице ночью.»
-
«Да, это красиво.», – поддержал Виктор.
-
«Мне тоже вселяет приятное чувство. Я помню, как по ночам или вечерам смотрел в соседние окна. Ведь в каждом из них есть свои судьбы, чувства, скандалы, радости. Ты представляешь себе этот объем людских эмоций и прямо дух захватывало. А вот когда идешь по улицам, то смотришь на окна с некой завистью. Особенно по утрам, когда ты пробираешься в слякоть и дождь, а где-то кто-то сидит и смотрит на тебя. Но мне всегда больше доставляло удовольствия смотреть на машины. Да и кататься на них тоже приятно. Чувство движения и скорости завораживало, понимаешь? Кажется, что тебя несет твоя собственная сила вперёд – к приятному теплу или светлому будущему. А салон – это твоя защита от холодного или жаркого внешнего мира.»
Я докурил вторую свою сигарету и решил на этом повременить. Положив окурок в пепельницу, я отошёл от окна и плюхнулся в ближайшие кресло. Виктор же оставался стоять, медленно докуривая свою. Вдруг мне пришла в голову мысль:
-
«Послушай, Вить. Почему ты выбрал именно Чехию, а не Польшу там, Словакию, Прибалтику, а ?», – как-то до этого момента я и не думал об этом. Мысль сама собой пришла в голову.
-
«У меня свои ассоциации с Чехией и Прагой.», – начал Виктор. – «когда я думал над этим, я то на тебя не рассчитывал, а думал только про себя. Пойми, у меня к Чехии тёплые чувства: мне нравиться её культура, язык, я знаю её историю и это, пожалуй повлияло больше всего. Что-то манит меня туда, Глеб.», – из-за отсвета от телевизора лицо Виктора было голубоватым и лишь звёздочка сигареты вспыхивала на черном фоне неба у его лица.
-
«Это уже потом к этим чувствам добавились мои диссидентские настроения. Ведь Прага, как и сама Чехия является неким символом для меня. Поэтому я с гордостью выучил чешский язык и собираюсь стань добропорядочным гражданином Европы. На родину я больше не вернусь – ты это знай. Мне хватило всего, что здесь я испытал на себе. Мне не страшно переезжать в другую страну. Там мне будет легче и уютней от одной мыли, что я не в России. Даже приятно осознавать, что я, да и ты, кстати тоже – являемся эмигрантами, утечкой мозгов. Пускай остаются здесь одни со своими ракетами, попами и профессорскими крысами. Это им аукнется ещё: не будет людей, которые способны запустить эти ракеты, не будет людей, которые действительно знают и любят свою историю такая как она есть, а не ту пёструю фальшивку. Пускай отсюда уедут все – кроме профессоров и докторов теологии, ведь только они действительно важны для нашего государства. Ради бога!», – я молчал и слушал его. В такие моменты Витя изливал душу и мог сполна выговориться мне. Это ему помогало, по его словам.