— Ой, милая… — пробормотал он заплетающимся языком. — А мы тебя только завтра ждали.
— Ну так раньше получилось, — уже не столь полным энтузиазма тоном, но все еще мирно объяснила Афина. — У нас же всех, кто был свободен, на Двадцать вторую перекинули, ликвидировать последствия схода селя. Я должна была послезавтра рейсовым вернуть, но справились пораньше, и меня начальство отпустило. Даже на личном вертолете до дома подкинуло, тут в Челюстях какое-то совещание шишек…
— Какой ты у меня ценный специалист! — умилился Пантелеймон. — Благоволят тебе!
— Я-то ценный, — теперь Афина уже хмурилась. — А сын наш где? Ночь на дворе! И почему ты пьян?
— А наш Кирюша улетел! — засмеялся Пантелеймон. — Фьюить! — он сделал странный порхающий жест одной рукой, потому что второй держался за косяк двери. — Представляешь, стал сыном-волшебником! То есть мальчиком-сыном… Волшебником, то есть. Мальчиком. В руке — копье! Плащ мой надел. Говорит, спасибо, папа, за него, я твою мечту выполню — буду всем тебя рекламировать, жди заказов. И в окно.
— Та-ак.
Афина Ураганова шагнула к мужу, плечом отодвинула его и прошла в комнату. Грузно опустилась на стул возле стационарного телефона, что стоял прямо у входа в гостиную. Она вообще женщина была мощная, крупная. И не слишком симпатичная: орлиный нос, близко посаженные глаза, широкие брови. Правда, ей всегда говорили, что у нее невероятная улыбка, которая полностью преображает лицо — и не врали. Да и обаяние личности нельзя сбрасывать со счетов. Поэтому никто из ее знакомых не удивлялся, что ей удалось захомутать такого красавчика, как Кирилл Ураганов, с его нервным лицом поэта и актера
Голос Афины снова изменился, теперь он стал спокойным и деловым:
— То есть ты хочешь сказать, что у Кирилла состоялась инициация? И он воспользовался предметом-компаньоном в виде копья?
— Или алебарды, — Пантелеймон слегка протрезвел. — Не знаю, длинная какая-то палка, чуть не по под потолок, с изогнутым лезвием на конце.
— И это прямо у тебя на глазах было?
— Ну да! Прямо на глазах. Говорю же, он взял плащ, который я ему сшил, взял палку…
— Он воспользовался магией при тебе?
— Да! Окна распахнулись, как от ветра, он попрощался со мной — и шасть в окно. Я гляжу, а он уже над крышами!
— В комнате кроме вас двоих никого не было?
— Нет, конечно! Ну кто тут мог быть?
— Сотовый он взял?
— Нет, я тоже сразу позвонил, ну ты что… На кровати у него лежал.
Афина Ураганова побарабанила пальцами по столешнице. Лицо ее разом побледнело и постарело, она выглядела уже не на тридцать пять, а чуть ли не на пятьдесят.
— Милая, да ты не переживай так… Наш мальчик стал защитником, мы его правильно воспитали… Ты его правильно воспитала! — Пантелеймон попытался положить руку супруге на плечо, но она так на него взглянула, что его пальцы повисли в воздухе.
Кирилл Ураганов лицом удался в отца, но глаза у него были материнские — синие и настолько же бешеные.
— Мне нужна моя записная книжка, — тем же спокойным тоном проговорила она. — Нет, нет, пожалуй, пока не надо. Номер полиции я наизусть помню…
Она сняла трубку с телефона и начала накручивать старомодный диск.
— Афиночка! Какая полиция⁈ — Пантелеймон тоже ощутимо сбледнул. — Он же ничего не сделал! Окна не разбил… И потом, он же теперь мальчик-волшебник, они его не вернут…
— Не для него, а для тебя, — спокойно пояснила Афина, придерживая диск пальцем. — Заявлю о доведении несовершеннолетнего до самоубийства. Заведут дело, посадят тебя в обезьянник. Утром поговоришь со следователем. Он мне все потом расскажет. Тошно мне самой тебя расспрашивать. Да и врешь ты все время.
— Милая, ты о чем⁈ — Пантелеймон рванул ворот рубашка. — Ты что, мне не веришь⁈ При чем тут самоубийство⁈ Какая нафиг полиция⁈
— Такая! — рявкнула Афина неожиданно громко. — Кирилл ненавидел Проклятье, жалел детей-волшебников! — она сделала глубокий вдох, выдохнула и продолжила спокойнее: — Даже если бы он решил стать одним из них, он бы дождался меня и посоветовался — или хоть попрощался! Раз он так… Скоропостижно это сделал, еще и без явной видимой угрозы, значит, ты его довел. На это в нашем уголовном кодексе даже подпункт есть. «Принуждение к инициации» или как-то так. Ничего, в полиции помнят.
— Да не надо полиции, слушай! — Пантелеймон дрожащей рукой потянулся к карману брюк. — Я… Я тебе все расскажу! И покажу! Ну… Мы правда повздорили… Чуть-чуть… Но он правда был виноват! Ты посмотри, что он натворил! Да будь он постарше, его бы за такое видео… А в наше детство за такие слова до крови пороли!