Там уродливо выпучен след мой пупами,
Где в тропе утопала убийца — стопа.
Это приор-изгнанник, о Эма, налгал мне! —
По твоей стороне я иду как в напалме,
О, базарный факир, запаливший шатёр!
Между сферами плавает маятник слова,
Из пределов своих вышли ласточку — снова
Получу и толкаю обратно в упор.
Обнажая сосок, обнажи и венец откровенья!
Обнажая сосок, обнажи и венец откровенья!
Я волною налёг на холодное тело камней.
Этой ночью вселенная льнула губами к ладоням.
О, сокровище в пестике пальцев дрожащих твоих!
Печи пыхтят, и готовы горнила
Печи пыхтят, и готовы горнила.
Стиснута кровь в надорвавшейся вые,
Битумный дух пауки ещё терпят...
Дар — это память, где в судном рассвете
Цапля царит, целомудренны звери,
Хариус грезит, плещется стерлядь!
Эма, ты вся меж рекой и долиной,
Облаком — соком, корнями увита.
Вся от тебя в славословии длинном
Стонет долина рекою пролита.
Но за пределом твоим паутиной
Воздух шевелится, осами взрытый,
Память о рае подёрнута тиной,
Тина рекою довольна и сыта.
Ключ, потерявший доверие дома
Ключ, потерявший доверие дома,
ты на прощание мне подарила.
Волны густели, и в запахе криля
Явственно чуялся шорох потопа.
Зной заливала мне Африка в горло,
Гости присвоили кровли Америк,
Жабрами воздух глотала Европа,
Азия бредила маковой прелью...
Печи пыхтят, и готовы горнила,
Стиснута кровь в надорвавшейся вые,
Битумный дух пауки ещё терпят...
Дар — это память, где в судном рассвете
Цапля царит, целомудренны звери,
Хариус грезит, и плещется стерлядь.
Согревая, отдирая ломтями уклад...
Согревая, отдирая ломтями уклад...
По лепёхам ржаным, по углям,
По углам на пуантах кобылку ведёт конокрад,
А петух уже ставит одну из заплат.
Это стойло хитро, и хитёр этот двор.
Где лошадка не ржёт, там насупился вол.
И над яслями просит телец одного:
Да свершится разор, да исполнится вор!
Отвори мне рассудок, тугая петля,
Напои отрезвляющим хмелем питья!
Неразменный избыток, жуя и хуля,
По колени в дарах я, дары прогуляв.
Этот щедростный рог восполняет тебя —
Оборвись пуповина! О, голод тебя!
Ладонь твоя — опять пригоршня славы...
Ладонь твоя — опять пригоршня славы,
Столица жизни, но лукавый казначей,
Таи не утаишь — прильну губами
Ко льдистой жилке, убегающей в ручей.
Я жив ещё, пока там бьётся слово,
Я — ритм его, а время — только счёт
И только дождь, в нём — тоже ты, но сломан
Я в жажде выпить всё, а он течёт.
Творись во влаге властью тебе данной,
Милльонократно вторь себя! Туманный
Глотаю воздух, жгу зорю, в грозу
Я грежу: по волнам себя несу, —
А в яви меж Эмилией и каждой
Я умираю над ручьём от жажды.
По коже ходит часовой...
По коже ходит часовой,
Никто не украдёт
Ни связку горлиц, ни ночной
Мышиный перелёт.
А запах манит с головой
Нырнуть в дрожащий мёд.
В совокуплении с водой
Кого же бык крадёт?
Заря проглядывает в щель
И длит приход — тщета!
Целует августовский шмель
Цветок — горит щека!
И лоно это — канитель
Всех тварей все века.
Зной заливала мне Африка в горло...
Зной заливала мне Африка в горло,
Гости присвоили кровли Америк,
Жабрами воздух глотала Европа,
Азия бредила маковой прелью —
Земли отторжены. Дольнего ора
Шёл перелив, и трава на рассвете
Губы дразнила нехитрою снедью,
К пальцам и к дому приникнув покорно.
Трактор заманит грачей и утихнет.
Гость соберётся, но канет в пути он.
Туча удушьем грозит, верно, тоже
Выпадет к ночи в комочках творожных.
Сны приходили, луга золотили,
Дули в рожок и в висок осторожно.
В былях ментоловых