Таня взбесилась:
– Влюблена! В него! Ему ж лет 70! Ты меня за дуру держишь?!
– Ну, любви все возрасты…
Она закричала. Я не знал, что делать. И не придумал ничего лучше, как «сознаться», что это я поступил очень плохо с одной девушкой. И это Болдырев меня укоряет. Имеет право. По моей вине, по моей бесконечной вине…
Неожиданно это подействовало. Таня успокоилась. Она не стала спрашивать, кто та девушка, которую я якобы обидел, как ее зовут, где она, что я такого натворил. Она только спросила:
– Ты ее еще любишь?
– О! Нет! Нет!…
– Не верю!
Я попытался ее разубедить, но безрезультатно. Видимо, она уцепилась за эту историю, как за что-то, что защищало ее от плохих мыслей, воспоминаний, предчувствий. И не хотела смотреть дальше. Пока не хотела.
Домой мы вернулись как ни в чем не бывало, разговаривали о пустяках и съели по тарелке жареной картошки. Ночью мы занялись любовью, а потом я долго не спал и думал о том, что же произошло в будущем. Раз это так подействовало на Болдырева. По крайне мере, радиоактивного свечения вокруг него не было, значит, точно не ядерная война. Я заснул около пяти утра. «Если с Таней все сложится, останусь здесь навсегда,» – решил я перед сном, – «Все равно, там у меня ничего особенного не получается…»
Мы прожили на даче очень спокойную неделю. О Болдыреве и Лере больше не разговаривали. Некоторое напряжение между нами чувствовалось, но мы следовали принципу «Не спрашивай – не говори». Негласное решение. По обоюдному согласию. В общем, терпимо.
Как и прежде, у нас были наши долгие прогулки, а один раз – даже поездка за продуктами в Загорск. По вечерам мы топили печку. Таня рисовала днем. Я опять забыл о связи времен, о том, что будущее могло измениться из-за меня. Прощай, mea culpa!..
На выходных никто не приехал. Дачи совсем опустели. Только мы. И желто-красные листья на деревьях. И под ногами. Даже в доме!.. И темная вода в пруду на полдороге к повороту на шоссе.
Я ходил по даче в ужасном тряпье, в котором обычно все ходят на дачах. Брюки только с одной пуговицей на ширинке, Танин свитер, еще один, плащ чуть ли не с пугала. Вдобавок, у меня была шляпа, и я носил калоши. Чтобы удобнее ходить, я надевал пару толстых носков, и калоши сидели жестко, как кеды. Таня выглядела не лучше. Мы шли с ней по дороге и прихрамывали. На одну ногу. Нас это смешило.
Как-то днем я увидел, что к нам идет Болдырев. На самом деле, я даже немного обрадовался ему, как гостю. Посидит у нас, выпьет чаю, может, останется на ночь… Мы поболтаем, он расскажет мне о будущем. Наверняка, ничего серьезного. Просто у старика нервы сдали… Ну, или как получится. Можем вообще не говорить об этом. Найдутся и другие занятия. Карты, например. При свечах. А утром мы проводим его до поворота. Почти дворянская жизнь! Хоть и выглядим как бомжи…
Мы поздоровались. Затем он сказал:
– Лера… уже в больнице… Я узнал вчера… Завтра… она умрет… А тот… молодой я… уехал!
– Вы были в больнице?!
– В том-то… и дело… что нет… Я боюсь!.. Вы можете… поехать со мной?..
Он повалился на меня и заплакал.
У вас когда-нибудь плакал на руках ваш препод? Пускай и бывший… Я хлопал его по спине, пока все его тело содрогалось у меня в объятиях. Я говорил ему «Ничего!», «Ничего!» Он был большой и теплый. Голова огромная. Просто старик, просто бедный старик…
В этот момент нас заметила Таня.
– Это из-за той девушки? – спросила она, когда Болдырев чуть успокоился и мы вошли в дом.
– Да.
– Что с ней?
Я не знал, что отвечать. Не хотел. Даже почувствовал, что разозлился на Таню. Поэтому сказал:
– Нам с Виктором надо ехать.
– Что с ней?! Она зовет тебя обратно?
Ну, вот! Опять! Я повторил. Таня тоже.
– Послушай…
– Не хочу ничего слушать! – Таня резко перебила меня. Почти кричала, – Или ты скажешь сейчас, или можешь не приезжать обратно!
– Но… я хочу приехать! Я вернусь!
Я думал, что Таня ревнует. Конечно, она ревновала. Но я впервые видел ее такой. Она выглядела безумной. Все ее страхи, все переживания прошлых лет… Все надежды. Я собрался с силами:
– Она умирает, Таня.
Таня сомневалась с минуту. Потом сдалась.
– Хорошо. Поезжай. Мне жаль.
Она ушла наверх. Я сделал Болдыреву кофе. Начал умываться. Развел тазик мыльной воды, достал бритву. Тут Таня снова спустилась и подозвала меня из кухни:
– А почему плакал он? А не ты?
– Сложно сказать… Он… хорошо ее знал… и привязался к ней… Не знаю, кто ее больше любил: он или я…
Как-то я умудрился это сказать.
– Вы очень странная пара!
– Таня… Я расскажу тебе… После… Но сейчас мне надо ехать. Я не могу отпустить его одного.