– А ты сам?! Хочешь ехать?
Ее вопросы… Они ставили меня в тупик. Я повторил ей все, что говорил мне Болдырев той ночью неделю назад: я должен был попросить у Леры прощения. Сам. Никто другой.
Таня поняла. Это было ведь несложно. Каждый бы понял.
– Когда ты вернешься? – спросила Таня.
– Не знаю… Я думаю, завтра. Потом… может быть, уеду опять…
И поспешил заверить ее:
– Но вернусь все равно!
– Ладно… Ладно…
– Спасибо, – я поцеловал ее, испачкав мыльной пеной.
– Только… Если вернешься… а меня нет – значит, все. Прости.
Я кивнул. А что я еще мог сделать?
Было довольно погано. Я шел к станции и думал о Тане – о том, что наговорил ей. Придется ведь врать что-то и дальше… Если она со мной останется, конечно.
Краем глаза я видел Болдырева. Его было жалко: одежда перепачкалась на проселочной дороге, волосы клочками висят, похудел… И все то, что ему предстоит…
В общем, у меня были смешанные чувства. Очень смешанные.
В Москве Болдырев хотел сразу поехать к Лере в больницу, но я убедил его сначала зайти домой. Он жил близко к театральной студии, в маленькой комнатке при какой-то котельне.
– Я здесь тоже… подрабатываю… – объяснил он мне. – Скоро начнется… отопительный сезон.
– Угу.
Мы нашли приличный пиджак и брюки для Болдырева. Я заставил его причесаться, почистил ему ботинки и плащ, намотал на него шарф. Затем взял полотняную сумку и набил ее всяким тряпьем. Вроде как передача для больной.
По дороге в больницу мы купили у таксиста пару бутылок – одна из них нам точно была нужна, чтобы пройти мимо вахтера в палату. Еще в детстве я видел, как подобный фокус проделывали мои родители. Болдырев подтвердил, что это сработает. Вторую бутылку я взял на всякий случай.
С вахтером проблем не возникло. Мы с Болдыревым выглядели интеллигентно и подавлено. Как настоящие родственники пациента… Нас пропустили без особых препирательств.
Мы поднялись в отделение. Болдырев все разузнал заранее. Какая палата, как пройти… Дежурной медсестры на посту не оказалось. Повезло.
Палата, где лежала Лера, была восьмиместной, но других пациентов не было. Сначала я подумал, что нам опять повезло, но потом до меня дошло – это была палата для умирающих. Неписанное правило для больничного персонала… Я почувствовал, как у меня выступил пот на лбу.
С минуту мы просто стояли. Потом Болдырев подошел к Лере, а я встал на стреме. Свет мы не включали.
Болдырев сел к Лере на кровать. Взял ее руку. Отпустил. Снова взял. Я услышал, что он сказал: «Привет!»
Он начал разговаривать с ней. Его прорвало. Все их встречи, все планы, мечты и желания … слова и фразы, понятные только двоим… артефакты любви… Я старался не слушать. Слишком интимно.
Болдырев вдруг запнулся.
– Давай представим… что мы уже состарились, – сказал он. – Видишь… у меня морщины… и я весь седой… Мои ладони совсем загрубели… Мне тяжело завязывать шнурки… все время голова кружится… а вчера я надел… два разных ботинка… да так и пошел…
– Но, ты знаешь… я не могу… представить тебя… старой… У тебя нежные руки и улыбка… как в первый раз… когда я увидел тебя… Да, да!… Ты всегда говорила.. что я… словно… не замечал тебя… но это не так… Я… только претворился…
– Сегодня… ты выглядишь усталой… У тебя был трудный день… Ты хочешь чего-нибудь?.. Может быть… почитать… Или послушать… радио… Просто полежать… с закрытыми глазами?.. Послушать дождь… за окном?.. Хочешь… я поправлю тебе подушку?..
Старик, казалось, совсем обезумел. Но я видел, что ему было хорошо, и, бог его знает, но, может, и Лере тоже. Двое влюбленных – зачем мешать?
Мы пробыли в палате около часа. Медсестра пару раз проходила мимо – я подавал Болдыреву знак и он затихал. Сам я прятался в темноте.
В конце концов, я заволновался. Должна же она зайти сюда и проверить! Рано или поздно…
Я дождался, когда сестра ушла снова и позвал Болдырева. Объяснил, что нам пора. Конечно, увести его было трудно, но все-таки мы ушли. Чувствовал я себя нехорошо. Чтобы как-то сгладить это, уходя, я тоже сказал Лере «Прощай!»
Мы шли по больничному коридору к лестнице. Женские палаты чередовались с мужскими. Навстречу нам появилась старуха в халате. У нее была передвижная капельница на колесиках, которую она толкала рядом с собой. «Где ее муж?» – подумал я, – «Волнуется ли о ней сейчас? Состарился ли с ней вместе…»
Старуха уставилась на меня выпученными глазами, в которых было очень мало рассудка. Зато там были удивление и злость… Я предположил, что она когда-то была очень красивой. А может это только так кажется из-за болезни – из-за того, как кожа обтягивает череп.