Титина не переводя дыхания выпалила эту тираду, а тем временем ее руки успели выложить на стойку бара анчоусы, редис и сыр. По другую сторону променада легкой походкой шла молодая дама, о которой только что говорила Титина. Дама была невысокого роста, но отличалась неподражаемой, свойственной одним только француженкам повадкой. Волосы ее отливали платиной, линия бровей проведена тушью, губы подкрашены оранжевой помадой, на щеках румяна мандаринового оттенка, а подведенные глаза загадочно мерцали зеленым. Хотя день был жаркий, дама куталась в пушистую беличью шубку. Те, кто сидел на открытом воздухе за столиками многочисленных кафе, провожали ее взглядами.
— Знаете, о чем я думаю, Титина, когда гляжу на французских женщин? — спросил Кристиан Эбб. — Я думаю о шампанском.
— Ах, вы очаровательны! Вы настоящий поэт, вы соловей, как Виктор Гюго.
— А почему я так думаю? — продолжал Эбб. — Не только потому, что шампанское очень дорого. А потому, что виноград, из которого делают шампанское, невзрачен с виду и не очень вкусен. Но если его обработать как следует, получится шампанское, а вот из лучших сортов винограда шампанское не родится!
— Фи! Фи! Фи! — воскликнула мадемуазель Титина, топнув ножкой в лакированной туфельке на высоком каблуке. — Ух, какой вы злой, я вас никогда не прощу, но знаете ли вы, что рассказывают о муже мадам Деларю? Вчера возле казино давали дневной концерт, играли «Травиату», а там в «Застольной» есть пауза, когда все инструменты разом замолкают, чтобы потом грянуть с новой силой. Так вот, несчастный месье Деларю забыл про паузу и вдруг сказал так громко, что все его товарищи услышали: «Господи Боже мой, больше терпеть нельзя, я стал посмешищем всего города!» Вы — поэт, а о чем еще писать стихи, как не об адюльтере? Или правду говорят, что за пределами Франции никто не помышляет о супружеской неверности?
— Ну почему же, — ответил Кристиан Эбб. — Мы тоже начинаем приобщаться к жизни. Прогресс неотвратим, его не остановить!
— Тогда вы меня поймете, если я спрошу вас, слышали ли вы, что рассказывают в городе об одном господине… У вас есть друг, тоже наш постоянный клиент…
— Вы о Мартине Ванлоо? Надеюсь, вы не станете утверждать, что он продает шубки по бросовой цене? Потому что, если вы станете это утверждать, я вам не поверю!
— Какой вы вспыльчивый, я ничего подобного не говорила, в той семье есть и другие члены…
— Насколько мне известно, семья состоит из древней старухи бабушки, еще двух братьев, Аллана и Артура, с которыми я незнаком, да молодого родственника по боковой линии, про которого говорят, что он похож на английского поэта Шелли, прозванного британским Кристианом Эббом. Так кто же из них торгует шубками? Я христианин и как всякий христианин люблю клеветать на своих ближних, но для этого мне нужны факты!
— Фи! Фи! Фи! — воскликнула Титина, состроив гримаску, приличествующую маркизе. — Клеветать на своих ближних… Да разве для этого мало шубки и в придачу браслета с рубинами? — Прервав свою речь, она самым естественным образом закончила ее приветствием: — Доброе утро, месье Ванлоо! У вас в ухе не звенело? Мы с месье Поэтом только что говорили о вашей семье.
— О моей семье? — спросил хриплый голос за плечом Кристиана. — Постарайтесь довольствоваться разговорами о единственном порядочном члене этого семейства, то есть обо мне самом! Что вы пьете, Эбб? Пиво! Мадемуазель Титина, принесите мне, пожалуйста, бутылку шампанского, но только сразу, как говорят в Италии!
3
Кто был этот новый гость?
Физиогномист, как выражались сто лет назад, затруднился бы с ответом на этот вопрос. Человек был приземист и мускулист. Жесткие черные волосы начинались над самым лбом, из-под криво очерченных бровей смотрели прищуренные глаза. Он напоминал типичных обитателей Средиземноморья, происхождение которых теряется во мраке истории; такой тип мог с успехом вести свою родословную как от египтян, так и от финикийцев или от сотен других народов, которые теснились и теснили друг друга на этих берегах. Но глаза посетителя были темно-голубыми. И к тому же говорил он по-английски. Не на том английском, который можно услышать во всех средиземноморских портах, а на том, который ни с каким другим не спутаешь, — чтобы его выпестовать, нужно не меньше времени, чем для того, чтобы выпестовать английский газон, — на том английском, чьи согласные так же вяло колышет движение язычка, как водоросли колышут морские течения семи океанов, над которыми царит Британия.