Реклама и я – мы сосуществуем исключительно по рыночным законам, сомневаться не приходится, но мне кажется, что принципы купли-продажи в современном обществе стали основополагающими. Вот так я и живу на основе этих принципов – ничего больше.
Черт-черт-черт. Я сейчас единым духом выдала длиннющую речь, которую никто не поймет, кроме как в напечатанном виде. Ничего, полагаю, в гранках я ее подредактирую.
– И эта ситуация меня раздражает. Раздражает практически невыносимо. Я иду в банк – и хотя намереваюсь совершить совершенно законную операцию, скажем, снять деньги со своего счета и ничего больше, даже тогда – вдумайтесь! – я начинаю ощущать слабые сигналы тревоги, направленные окружающими в мою сторону, потому что я, допустим, слишком долго стояла, прежде чем взять из банкомата банкноты. В голове отзванивает звоночек, он звонит и звонит, звонит и звонит, тебя словно постоянно наказывают, и ты начинаешь задаваться вопросом – по какому, черт побери, праву тебя так травят, понимаете? И даже сам того не сознавая, ты пускаешь в ход клыки или… Суть, к которой я веду, такова: мы оказались в сплошном окружении подобных стимуляторов. Они везде и всюду, их вполне достаточно, чтобы превратить нормального человека в невротика, само ощущение этого давления уже бесконечно действует на нервы, сжигает нервные клетки с максимально возможной скоростью. И, разумеется, пока мы продолжаем жить в современном обществе, мы вынуждены стараться игнорировать такие вещи, а это означает, что нам приходится перманентно обманывать собственную нервную систему. Заставлять себя ничего не чувствовать. Так не случается ли, что, когда взвывает сирена настоящей тревоги, мы попросту ее не слышим? Не замечаем, даже если ситуация действительно опасна? Разве в подобные времена, в подобном состоянии, когда происходит что-то нелепое, что-то совершенно неожиданное, вы не испытываете ужас, и автоматическая ваша реакция не чрезмерно выраженный защитный инстинкт? Так ведь и происходит, верно? И знаете, что это означает? Это значит, что наши нервы, ответственные за реакцию на неожиданные события, уже задействованы на полную катушку. Так происходит и со мной. Когда бесконечные телерекламы доводят меня до ручки, я выхожу на улицу, вижу там совершенно незнакомых людей – и испытываю острое желание чертовски сильно дать им по мозгам. Скажем, вижу велосипедиста – и просто умираю от желания внезапно схватить его за шкирку и скинуть сукина сына с велосипеда на землю, уничтожить кого-нибудь одним выстрелом, не важно, – вы понимаете, что-нибудь в этом духе.
Детка, ты сама-то понимаешь, что за пургу несешь?
– Но ведь лично вы не совершаете реальных актов насилия?
– Нет, конечно.
– Тогда это просто пассивное сопротивление, не так ли? В том смысле, что вы отгораживаетесь от истинной борьбы?
– Простите?
На секунду я так фигею, что слова выговорить не могу. Спасите ради Бога. Что это за идиотический выбор слов? Да какой сейчас год на дворе, козел ты старый, ты как полагаешь? Мы тут что – в Объединенном студенческом комитете борьбы за гражданские права заседаем или как? Эта страна существует только в твоем воображении, чувак. Ты живешь в Лапуте, чувак. Черт подери совсем, я смею предположить, существует колоссальная разница между не нанесением ущерба другому человеку и пассивным, как ты изволишь выражаться, сопротивлением. Что вообще за хрень ты несешь, старый дурак, да какого черта мне вообще с тобой делать, какого хрена, нет, ты что хочешь, чтоб я тебя, мать твою, в клочки порвала, да? Мысли мои еще только пытаются сложиться во что-то внятное, когда…
– А «пассивное сопротивление» – это что? – вопрошает соплячка-телезвездочка.
И комната замирает.
После чего старикан во всей красе раскручивает перед нами дебильный силлогизм длиной во всю жизнь и еще пять минут. Подминает нас под себя жуткой возможностью того, что ежели существует разрыв между, с одной стороны, злостью и подавленностью, и с другой – поножовщиной или нападением на людей по малейшему поводу, так вот, ежели этот разрыв существует, однако не существует никаких логических объяснений самого факта его существования, он возьмет на себя смелость предположить, что этого разрыва не существует вовсе. А телестарлеточка все это время снова и снова пытается донести до нас два своих ценных довода, которые звучат примерно так: «Слушайте, нельзя же спорить, что у каждого из нас найдется в жизни один-два врага, которых на самом деле очень хочется убить, ведь правда?» и «Извините, но я что хочу сказать – я действительно думаю, что насилие – это очень возбуждает, ну, вы понимаете, и я совершенно уверена, что каждый представитель моего поколения примерно так и считает, серьезно…» Так разговор и продолжался, собеседники были абсолютно не способны понять и услышать друг друга – и, пожалуй, на свой лад это было очень даже увлекательно, вроде как прослушать краткий курс популярной психологии или что-то типа того, – в воздухе порхали термины «Эрос», «Танатос», «эдипов комплекс» и «гнев остраннения», употреблявшиеся к месту и не к месту, а я предпочитала держать рот на замке. Взгляд мой метался туда-сюда, как мячик для пинг-понга, и чувствовала я себя так, словно пришла материал для статьи собирать. Я застыла в глубоком молчании, а мысли занимало одно, но пламенное желание – надраться. В конце концов, при помощи выпивки напряжение снимается быстрее всего.
Говорят, нельзя смешивать психотропные препараты с алкоголем, но вот я, сказать по чести, такое сотни раз делала. Причина в том, что алкоголь действует как очень мощный органический растворитель. Алкоголь способен растворить что угодно – и превратить это в спиртовой раствор. Мозг оберегает себя от возможного вреда, отвергая большинство веществ, с которыми вступает в контакт, это делается при помощи какой-то хитрой штуки по имени «барьер кровеобеспечения мозга», но алкоголь пробивается через этот самый барьер на только так. Вот потому-то питие – одно из древнейших удовольствий человечества, по этой вот самой причине. Так что же происходит, если запиваешь таблетки алкоголем? Они срабатывают слишком хорошо, действуют по-настоящему быстро, прямо в мозг попадают. Мозг в основном состоит из липидов, то есть большая часть мозга – жир. А поскольку алкоголь – органический растворитель и, стало быть, способен растворить практически любую органику, он и жир растворять может. Я продолжала держать рот на замке в слабой надежде, что дискуссия поскорее подойдет к долгожданному финалу.
До меня дошло, когда я увидела собственное отражение в стекле витрин «Семейной выгоды».
Все это время я пила себе и думала: ну, просто пью – и все тут. Алкоголизм был проблемой каких-то старых мудаков из какого-то иного мира. Но в реальности я давно уже стала абсолютно зависимой. Да, я стала зависимой, я хотела использовать алкоголь в качестве органического растворителя, каковым он, кстати, и является, хотела, чтоб он растворил постоянное, неизбывное чувство моей инакости, уверенность, что все, находящееся вне моей кожи, мне не подходит. А под кожей-то – я, маленькая, вечно дрожащая, вечно съеживающаяся в комочек. Выпустить эту личность. Позволить ей выйти во внешний мир, не ощущая его чужеродности. Чтобы я могла трепаться по телефону сколько пожелаю. Чтобы расхотаться над какой-нибудь глупейшей историей. Чтобы сократить эмоциональную дистанцию, которую мне необходимо пройти, прежде чем заплакать над чужим горем.
Это было… не знаю. Похоже, словами здесь не объяснить. Просто я оказалась на стороне тех, кто не хочет убивать, не хочет причинять зло окружающим. То же самое, что сказать – я стараюсь ломать и людей, и даже вещи как можно реже, пытаюсь наносить как можно меньше обид, и это ощущается так отчаянно – право, зареветь в пору. Но вот ведь в чем проблема: нежелание причинять боль всегда идет рука об руку с признанием собственной слабости, собственной неспособности к поступкам, а я так хочу забыть, и поэтому мне надо – правильно – еще выпить.