– Поговорите с ним немного, если, конечно, чувствуете себя в силах, – сказал посол.
Чарльз Россетт принимает душ, второй за день. Вода из недр Калькутты всегда неизменно прохладна.
Стол накрыт. Развернув салфетку, Чарльз Россетт ест индийское карри. Очень острое, карри здесь всегда чересчур острое, Чарльз Россетт ест его как будто бы по приговору.
Потом, едва поднявшись из-за стола, Чарльз Россетт засыпает в спальне с закрытыми ставнями.
Часы показывают час пополудни.
Чарльз Россетт спит изо всех сил, отсыпает дневные часы Калькутты. Уже пять недель он спит так.
В этот изнурительный час сиесты проходящий по бульвару может увидеть, как вице-консул расхаживает, почти нагой, по своей спальне, и сна у него, похоже, ни в одном глазу.
Часы показывают три пополудни.
Чарльза Россетта будит слуга-индус. В приоткрытую дверь осторожно заглядывает плутоватая физиономия. Господину пора просыпаться. Открываем глаза и понимаем, что забыли, как и каждый день после сиесты, забыли Калькутту. В комнате темно. Господин желает чаю? Нам снилась розовая женщина, в затрапезе розовой розовая, она читала Пруста, вдыхая горьковатый ветер с далекого Ла-Манша. Господин желает чаю? Господин нездоров? Нам снилось, что подле этой розовой женщины под розовым абажуром мы ощущали смутную тоску о чем-то другом, встреченном в этих широтах, в сумеречном свете, это облик женщины в белых шортах, каждое утро неспешным шагом пересекающей теннисные корты, опустевшие в пору летнего муссона.
Да, он желает чаю. И пусть откроют ставни.
Вот так. Ставни скрипят, никогда местные не научатся с ними обращаться. Где мои глаза?
Отраженный свет льется в комнату, слепит. Со светом приходит тошнота. И желание, каждый день одно, позвонить послу: господин посол, я прошу о переводе, я не могу, не могу привыкнуть к Калькутте.
Где дождаться, пока не придет на помощь любовь?
Включен вентилятор. Шаги удаляются на кухню готовить чай. Остался запах, пахнет тряпьем и пылью. Мы заперты вдвоем в консульской резиденции на три ближайших года.
Чарльз Россетт снова уснул.
Шаги возвращаются с чаем, будят его, подходят поближе, посмотреть, не умер ли.
Надо приготовить белую сорочку и смокинг на завтра: завтра прием в посольстве Франции. Широта взглядов.
А в Лахоре, вспоминает Чарльз Россетт, индус, слуга вице-консула, сбежал, чтобы не давать показаний против своего хозяина. Его поймали, вернули, и он солгал.
Чарльз Россетт встает, принимает душ, выходит на балкон и видит: черная «ланчия» выезжает из ворот посольства, катит по бульвару, это едет Анна-Мария Стреттер с англичанином, которого он уже встречал как-то на теннисном корте.
Черная «ланчия» набирает скорость и скрывается вдали. Что ж, видно, все, что о ней говорят, – правда.
Нужно ли было Чарльзу Россетту в этом удостовериться? Наверное, да.
Он идет в буфетную и выпивает ледяного коньяк у, покуда гладится, как было приказано, белая сорочка.
Чарльз Россетт снова пересекает сады посольства в недвижимой жаре. Он думает о людях, которых встретит завтра на приеме. Женщин приглашают согласно иерархии. Пригласить на танец Анну-Марию Стреттер. Она едет сейчас в направлении Шандернагора сквозь эту жару.
Он замечает вице-консула впереди, довольно далеко. Тот сворачивает с олеандровой аллеи, делает несколько шагов к теннисным кортам. Чарльз Россетт и Жан-Марк де Н. одни в этой части сада.
Жан-Марк де Н. не знает, что Чарльз Россетт видит его. Думает, что он один. Чарльз Россетт тоже остановился. Ему хочется разглядеть лицо вице-консула, но тот не оборачивается. К решетчатой ограде теннисного корта прислонен женский велосипед.
Чарльз Россетт уже видел велосипед на этом месте. Он тотчас отмечает это про себя.
Вице-консул покинул аллею и приближается к велосипеду.
Он что-то делает. С такого расстояния трудно определить что. Кажется, смотрит, трогает, долго стоит, склонившись, потом выпрямляется, снова смотрит.
Вот он вышел на аллею, идет дальше чуть нетвердым, но ровным шагом. Направляется к зданию консульства. Скрывается из виду.
Чарльз Россетт тоже уходит, сворачивает на ту же аллею.
Велосипед у решетчатой ограды покрыт тонким слоем серой пыли с аллеи.
Он стоит брошенный, никому не нужный, жутковатый.
Чарльз Россетт ускоряет шаг. Навстречу идет прохожий. Они переглядываются. А этот – знает? Нет. Вся Калькутта – знает? Вся Калькутта молчит. Или не хочет знать.
Что делает вице-консул каждое утро и каждый вечер у пустых теннисных кортов? Что он делал сейчас? Кому сказать об этом? Кому сказать о том, о чем сказать невозможно?