После полудня мы снова увидели затопленный храм на острове Филэ и гранитный лабиринт островков возле Асуана. У порогов чешские характеры проявились в превосходном аппетите и непоседливости. Мы плыли по реке пять дней и уже потеряли покой. По пути мы приветствовали направляющиеся в Вади-Хальфу пароходы. На этих трех- и четырехпалубных пароходах люди не путешествуют — здесь разбивают настоящие лагеря с очагами и палатками. Они помахали нам цветными платками.
Египтолог доктор Збынек Жаба
в тропическом шлеме
Каждую минуту мы лезли под душ, так как пот с нас лил градом, как в парной. К тому же нас одолели комары и мухи, и мы докрасна обгорели. Короче говоря, мы мечтали поскорей выбраться отсюда и были счастливы, когда сошли на берег в Асуане.
К нам на обед приехал инженер Собхи. И тут мы поняли всю разницу между нами, гостями и туристами, и инженером, для которого в этой адской каменной сковородке, где на камнях можно сварить яйцо, заключен смысл всей жизни. Именно здесь, у Асуана, Египет пробивается через гранитную скалу к независимости, в новое будущее. Здесь, где вообще не говорят, ибо слова высыхают на губах, где трудятся в поте лица в три смены. Шапку долой! В этом месте все гремит, словно фортиссимо оркестра, механические «бабы» — музыканты, а барабан — земля. При взгляде вниз на дно котлована начинает кружиться голова не только от высоты, но и от вида этого творения рук человеческих, схватки полуобнаженных людей с горой. Сейчас здесь пробуравливают гранитную громаду, строят четыре колоссальных туннеля для подачи воды к будущей гидростанции. Лязгают краны, скрипят землечерпалки, и грейферы судорожно царапают каменные стены. Огромная стена из плит растет, по грандиозности она не уступает плану строительства. Машины вывозят с горы раздробленный камень. Краны когтями поднимают многотонные блоки и уносят их к месту возведения дамбы будущей электростанции. На первый взгляд это бессмысленная работа. Здесь выкапывают, а сюда переносят. Но нет! Все делается по плачу. Здесь ни для кого ничего не существует, кроме стройки. Строителей охватило честолюбие. В них пробудилось честолюбие созидателей, которое с каждым днем все больше и ощутимее превращается в честолюбие национальное. Впервые за тысячелетия египтяне сами осуществляют техническое сооружение — сами и для себя. И на стройке трудятся такие же люди, что воздвигали пирамиды. Феллахи, которые познают в труде свою силу.
Огромная река, ось страны, потечет так, как ей прикажет человек, неся не только воду, но и свет. Нил становится донором, дающим кровь египетской земле. Нил — это все.
Бродили якорь у почти
безлюдной пристани
ЕГИПЕТ
Наша делегация состояла почти сплошь из фотолюбителей, за исключением Ивана Фрича, высококвалифицированного профессионала из Управления Чехословацкой государственной кинематографии. Мы выстроились у пирамид, как артиллеристы, нацелив свои объективы на сорок столетий, довольно тупо взиравших на нас. Затворы фотоаппаратов весело защелкали. Если бы вместо такого щелканья раздавался пушечный выстрел, то по всему Египту несмолкаемо гремела бы артиллерийская канонада. Стоит только фотолюбителю очутиться перед каким-нибудь самым избитым видом — и кончено дело: он теряет рассудок. Тем более, если солнце творит настоящие чудеса со светом и тенями.
— На сотку, диафрагма 12,7, и затени объектив шляпой.
— Не заслоняй мне пирамиду!
— Встань вон туда, пусть видят, какая пирамида огромная, а ты маленький.
Я перестал фотографировать уже со времени своей первой поездки в Америку в 1936 году, придя к выводу, что тот, кто фотографирует, — ничего не видит. Ему нужна не природа, а кадры. И смотрит он не глазами, а цейссовским объективом. Ему не к чему набираться впечатлений. Аппарат заменяет ему память. И, наконец, когда спустя несколько месяцев в результате сверхмедлительных фотосостязаний друг с другом проявят и отпечатают все снимки, на свет божий появятся кадры с пейзажами, предметами и людьми, которых ты никогда не видел, сам не знаешь, откуда они взялись и что собой представляют. У фотолюбителя нет времени что-либо осмотреть, ибо ему приходится взбираться, подобно козе, на ближайший скалистый утес, чтобы снять вид сверху, да еще чтобы при этом в левый угол кадра вошла вон та пальма. А если объект съемки движется? Тогда фотолюбитель мчится так, словно его преследуют. Но преследует фотолюбителя лишь его собственная идея. Когда же, наконец, поймано в кадр все, что нужно, оказывается, что стоишь против солнца!
Кинооператор Иван Фрич
Для съемок необходимо время. В Египет следует приезжать или познавать его, или фотографировать. Одно исключает другое.
Некоторые вещи в Египте вообще невозможно снять, а другие, весьма броские фотогеничные объекты не имеют ничего общего с Египтом. Но хуже всего, когда в одной делегации оказываются и любители, и профессионалы. Профессионал необычайно упрям, и ему по душе лишь то, что хорошо получится на снимке. Если однажды в жизни и, возможно, в первый и последний раз вы случайно очутитесь перед памятником вечности в полдень, то сердцу профессионала он ровным счетом ничего не скажет, поскольку только до полудня этот памятник получился бы на снимке объемным, а сейчас он плоский, как бумага. Профессионал торопится, боясь, что у него перед самым носом зайдет солнце, или, напротив, готов сколько угодно ожидать заката. Поэтому он постоянно не согласен с планами остальных. Любитель… о, любитель щелкает повсюду, ему нипочем запреты, ограничения, его даже не волнует, светло сейчас или темно. По его мнению, всегда стоит попробовать, его честь не ставится на карту. Все необходимое у него всегда с собой. Профессионал, наоборот, вечно все взвешивает, что и приводит его частенько к ошибкам. Стоит ему очутиться там, где природа играет всеми цветами радуги, оказывается, что он как назло не взял цветной пленки. Всякий раз, когда делегация случайно наталкивается на какие-либо драматические события, можно биться об заклад, что профессионал именно сегодня оставил дома кинокамеру и прихватил с собой только зеркалку.
Вот какова пустыня!
Писателю в этом отношении намного легче. Он опишет все, что видел, а остальное домыслит сам. Читатель требует от него лишь правдоподобия и увлекательности. Хуже приходится писателю, когда он сталкивается с такой красочной действительностью, что не в силах описать ее, ибо чем точнее он преподносит материал, тем менее правдоподобным становится повествование. Тогда, пожалуй, литературное описание уместно дополнить рисунком. Рисунку верят больше, чем фотографии, ибо рисунок — это скорее взгляд на вещь, чем ее копия. В нем есть нечто от действительности и нечто от самого писателя и его стиля. Таким образом, рисунок более достоверен, чем фотография, поскольку читатель получает информацию о событии как бы с двух сторон — от писателя и от иллюстратора.
Кто пишет о Египте, тот рискует заблудиться в веках или безвозвратно завязнуть в египтологии. Поэтому время от времени следует выбираться из храмов богов и царей, из гробниц фараонов и священных быков, чтобы полюбоваться на витрину шляпного магазина, афишу кинотеатра или на регулировщика.