Таким образом, мы вплотную приблизились к сути проблемы. Оккультизм в известном нам до Кастанеды виде называет Непостижимое и делает его объектом веры. В самом названии (occultus — тайный, сокровенный) в скрытом виде содержится определенная декларация. Ибо кто сделал знание «сокровенным», если не Высшая Сила (Бог), которую можно понимать персонифицированно или безлично (суть дела от этого не меняется)? Неявно постулируется, что есть некое Сознание, быть может, даже Разум, которому настолько небезразлична судьба человеческого рода, что Оно (Он) «сокрывает» от нас некие знания, делает их «тайными», доступными лишь «избранным» — и именно Оно (Он) есть тот, кто избирает. Стало быть, есть Высший (Божественный) Промысел и есть То, что этому Промыслу мешает, противостоит. Таким образом, мистики и оккультисты наполняют мироздание целой иерархией Сил (ибо одно порождает два, а два — неисчислимое множество). Оккультные науки отличаются от мистицизма в широком смысле лишь тем, что провозглашают возможность познать закономерности взаимодействия этих сил и влияния их на человека, чтобы пользоваться сложившейся ситуацией наиболее эффективно.
Подлинный оккультизм обязательно подразумевает инициацию того или иного рода, обряд посвящения, нередко даже испытание, чтобы можно было удостовериться, «принимают» ли эти самые Высшие Силы нового адепта или отвергают его. Таких обществ, групп, тайных орденов — легион. Они всегда склонны к ритуалистике, хотя бы в самом скромном виде. Их исследования всегда подразумевают деление на экзотеризм и эзотеризм — «внешний» и «внутренний» крут, т. е. знания, предназначенные для всех, и знания, предназначенные для «избранных». В последние десятилетия эти предрассудки многими стали восприниматься как анахронизм, а потому недавно возникшие общества и «школы» подчеркивают свою демократичность, словно бы стараясь внешне уподобиться науке. Но это лишь уловка. Всякая подлинно оккультная «школа» втайне от основной массы своих приверженцев продолжает (в том или ином виде) создавать "ступени духовного посвящения", прислушиваться к "голосу Неведомого" и, основываясь на откровениях, пестовать особую касту "избранных".
До сих пор я говорил о нашем, европейском оккультизме. Оккультизм Азии тоньше — так же как ориентальная метафизика и мистика. Здесь тоже есть свои инициации, свои уровни посвящения, просто все это происходит не столь формально и допускает массу исключений из правил. Но и там, даже в самой «демократичной» йогической школе, есть авторитеты, статус которых подтвержден «свыше». Именно они решают, что истина, а что — ересь, они определяют, кто достиг большего на пути "духовного просветления". Они выступают посредниками между практиком-оккультистом и Неведомым, которое и есть окончательный арбитр (как бы его ни называли). Арбитр непогрешимый по определению, ибо с Ним невозможно вступать в дискуссии, его невозможно опровергать ни практически, ни теоретически. Какие бы практические методы ни использовали оккультисты, их конечная цель «освящена» дыханием Абсолюта (Бога, Высшего Разума, Вселенского Сознания, Брахмана, Иерархии, потустороннего Братства). Все это принципиально не проверяемо и неопровержимо, кроме парапсихологических феноменов, которые иногда имеют место на пути к Трансцендентальной Цели.
Есть ли нечто подобное в нагуализме? Если говорить о той конкретной традиции, которую описал Кастанеда, то элементы «оккультного» найти в ней несложно. Особая роль Нагваля, «избрание» членов отряда намерением (духом, абстрактным) и т. п. Это — культурно-этнические элементы (возможно, толтекского происхождения), которые позволяли данному знанию существовать во вполне определенной исторической среде. Те поклонники Кастанеды, что акцентируют внимание на экзотических культуралиях традиции, неминуемо становятся на путь оккультизма. Это самый простой, а потому самый привлекательный путь для массового потребителя «духовных» ценностей.
Но в нагуализме есть нечто уникальное — то методологическое ядро, которое несет в себе предпосылки для превращения его из "оккультной науки" в науку управления восприятием и развития его. И это ядро выражено достаточно явно. Суть нагуализма, «очищенная» от заманчивых и впечатляющих декораций дон-хуановской традиции, по природе своей не является оккультизмом. В ней нет ничего «тайного», в ней нет «избранных», и уж тем более нет "Высших Сил". В ней нет «экзотерического» и «эзотерического», нет обрядов посвящения — толтекская дисциплина обращена ко всем и не стремится создавать закрытые общества или ордена. В этом смысле нагуализм не более «оккультная» наука, чем аутотренинг Шульца или аналитическая психология Юнга. Она революционна, если ведет к новым способам познания, новым возможностям действия и к трансформации человеческого существа. Атавистические предрассудки оккультного толка могут безболезненно покинуть данную дисциплину, и она не понесет от этого никакого ущерба. Она не станет бессмысленной. Попробуйте проделать то же самое с теософией, антропософией, агни-йогой или сайентологией. Без «потусторонней» опоры они станут пустыми разглагольствованиями и набором психотехник, которые можно с большими поправками использовать в традиционной психотерапии (причем большая часть психотехник потеряет свою эффективность, ибо держатся они именно на ВЕРЕ в «потусторонние» смыслы предпринимаемых усилий).
Таким образом, можно утверждать, что нагуализм как мировоззренческий подход, методология и практика не является оккультизмом. Его пытаются превратить в оккультизм, чтобы привычно опираться на религиозные влечения массового сознания, и некоторым это удается. Таким «деятелям» неминуемо придется точно определить свою позицию, поскольку «трезвомыслие», о котором столько говорил дон Хуан, с «оккультизмом» (и тем более с религией) несовместимо.
В связи с этим нельзя не заметить: даже среди "последователей Кастанеды" не так уж много людей четко сознает, что толтекская дисциплина — не религия, более того, она в строгом смысле слова и "мистическим учением" не является, а магию я даже упоминать не хочу. В этой дисциплине, как я уже сказал, есть ряд атавизмов, доставшихся от древних времен, обрывки шаманской мифологии. Если учесть поэтический характер самого Кастанеды, склонного к метафорам и аллегориям, мистификациям и всякой загадочности, к аморфности в изложении материала, то легко понять затруднительность положения его сторонников, рассеянных по всему свету.
Наша задача — воспрепятствовать превращению нагуализма в миф, религию, а "новых толтеков" — в секту бесплодных фантазеров. Если же наследие Кастанеды с годами все же превратится в еще одну разновидность теософии, это будет серьезным поражением человеческого духа и разума.
Потому я настаиваю, что верно будет определить учение толтеков как особую науку произвольного управления восприятием и осознанием, а серьезные исследования в этой области могут значительно развить психофизические возможности человека и радикально расширить его способности к познанию окружающего мира.
Это не вера, это положение, которое надо доказывать и изучать. Даже если "Дар Орла" ("третье внимание", "огонь изнутри") окажется только фантазией и мечтой, на этом пути, вполне возможно, откроется столько неизведанного, что все предыдущие открытия человека покажутся пустяками. Надо попробовать. Это шанс, который нельзя упустить.
Как я уже сказал, нагуализм гораздо ближе к науке, чем к религии. Его основа — не догма, а практические рекомендации, которые отвергаются, если более не соответствуют изменившимся обстоятельствам или не дают желаемого и проверяемого на практике результата. Вспомните, сколько раз дон Хуан повторял по поводу каждого своего объяснения — "это только способ говорить" (way of talking). Здесь с течением времени меняются слова, понятия, представления о целесообразности и эффективности. Любое утверждение верно лишь на данный момент и в данных обстоятельствах.
Дон Хуан сам хохочет над толтекским мифом об Орле, поскольку понимает, что он не так уж важен для современного сознания. Он может заявить, что Орла не существует, — и не перестанет при этом быть толтеком.