- Мыкола! Уходым! … Уходым! А то останемся одын!
- Зараз!- ответил пулеметчик, поводя стволом пулемета.
- Когда зараз? ... Уходым, а то не оторвемса!
- Зараз кажу!
- Ты, што с ума рехнулся! Уходым!- Магомед дернул пулеметчика за рукав.
Микола сполз на дно окопа и, меняя диск, тихо, как будто сам себе проговорил:
- Ні хлопці, я вже набігався. Йдіть. Я тут трошки повоюю. Йдіть кажу, я прикрию.
- А сам как!?
- Сам? … Сам як-небудь. Сил в мене вже немає бігати туди-сюди, краще так… Йдіть я кажу. Це приказ, - Микола повернулся к брустверу и снова застрочил короткими, экономными очередями.
Магомед вывернулся из траншеи и перебежками, оборачиваясь и огрызаясь огнем, поспешил за отступающими. Уже за гребнем Турецкого вала, оперуполномоченный, повернув к запыхавшемуся Магомеду незрячую, забинтованную голову, спросил:
- Кто за пулеметом?
- Хохол.
- Один?
- Одын. Второго номера в самом начале убыло.
- Почему бросил?
- Прыказал уходыт. Сказал, прыкроет.
Очередь оборвалась внезапно, как бы на полуслове. Все выглянули из-за гребня. Немцы почти окружили позицию пулеметчика и, судя по всему, просто ждали, когда у него закончатся патроны. В наступившей тишине, отряхиваясь, поднялся офицер, что-то скомандовал остальным, и, не пригибаясь, пошел к траншее. Пятьдесят метров, тридцать…
- Все. Убили хохла, … или ранили, - проговорил кто-то.
– Невидно.
- Смотри, вон он! Живой!
Из развороченной земли, оправляя гимнастерку, поднялся пулеметчик.
- Что это он? … Сдаться решил? Вот гнида!– зароптали солдаты.
- Как сдаться?! Дончук! Где Дончук!? Снайпера сюда! – бился в руках санитаров раненый опер, - Шлепни! Шлепни эту мразь! Сука, отпустите меня! Дончук!
Солдаты стали примеряться, как ловчее достать предателя из автоматов.
А тот самый Микола-хохол, зануда и жлоб, вечно недовольный всем, от каши и махорки до Советской власти, тот, кто всегда последним поднимался из окопа, вытащил из-под убитого второго номера винтовку, стряхнул с нее землю, примкнул штык и, деловито передернув затвор, прихрамывая, побежал на немцев!!! Все оторопели.
- Что он делает!? Куда? Один!?
До залегших солдат донеслось одинокое «Ура-а-а!». Обескураженные, такой атакой немцы, бросились в рассыпную от разящего острия. Но … «один в поле…»… Выстрел. Микола упал и все, кто только что разбегался от его штыка, окружили труп и расстреливали неподвижное тело, мстя за свой сиюминутный страх. Они так увлеклись своей местью, что совершенно не обращали внимания на происходящее вокруг.
А происходило следующее. После того, как над полем боя прозвучало одинокое «Ура!», без окриков и пинков командиров, не пополнив боезапас, с полупустыми магазинами, остатки роты молча бросились в атаку. Немцы даже не поняли что произошло. Их просто порубили саперными лопатками, покололи штыками и ножами. Бросок был настолько стремителен и неожидан, что перемахнув уже через немецкую траншею, выскочили на минометную батарею, которая осыпала их весь день минами. Расчеты попытались было организовать сопротивление, но их тоже смяли и вырезали. Не ушел никто.