Как бы то ни было, выходные пришли и прошли, когда великие и хорошие люди делали вещи, которые, без сомнения, были одновременно хорошими и хорошими. Паника началась в понедельник, когда Берджесс и Маклин были на полпути к Москве. В пятницу они сели на полуночный паром из Саутгемптона в Сен-Мало, где встретили российских разведчиков, которые дали им фальшивые документы и маршрут через Вену.
Во время обыска в офисе Маклина Герберт обнаружил кусочек своей собачки:
Осмелился покинуть стадо, которое они ненавидят,
Осмелился подвергнуть сомнению церковь и государство.
Влажная солома на приливе,
Они знают, что выбрали проигравшую сторону.
Естественно, был запрос; естественно, это был фарс; и, естественно, был падающий парень.
Нет, сказал де Вер Грин, никто из Наблюдателей не связывался с ним в пятницу вечером, чтобы сообщить о своих подозрениях.
Да, конечно, он ожидал этого; особенно мистера Смита, который имел оперативное командование и на которого возлагалась вся тактическая ответственность. Маклин помахал рукой, но мистер Смит все еще не подумал сказать де Вер Грину.
Нет, он не ожидал этого от столь уважаемого профессионала.
Да, он согласился; такая некомпетентность была ошеломляющей и должна быть наказана.
Все это время де Вер Грин смотрел прямо на Герберта, не шевелясь.
Это было слово Герберта против его, и де Вер Грин был выше на засаленном шесте; он прослужил тридцать лет, поступив прямо из Оксфорда; он был одним из них.
Пять - не место для справедливого слушания. Было сочтено, что аргумент в пользу своего дела подразумевает отсутствие суждения. «Потому что я так говорю» и «Так всегда делалось» - вот что завершило обсуждение. Внешние обзоры исключены из «соображений безопасности».
Даже когда Империя рушилась, все в Пятерке цеплялись липкими пальцами за свои маленькие сферы влияния.
Но в то же время было нежелание увольнять Герберта из опасения, что он создаст себе неудобства для прессы или чего-то подобного. Кроме того, Пятеро никогда не были достаточно решительны, чтобы кого-то уволить; один остался только ухаживать за своим садом на пенсии или быть похороненным в шести футах под ним.
Итак, Герберту предложили должность в Веттинге, новом отделе, созданном по прямому приказу Эттли, чтобы предотвратить дальнейшую измену. Слова «лошадь», «дверь конюшни» и «запертый» приходили в голову совершенно непрошеным образом. По крайней мере, его избавили от формальностей, связанных с уходящей вечеринкой; в Пятой эти утомительные дела были известны с явной иронией как OBJs - сокращение от O! Будьте радостны.
Проверка проводилась в отделении C, безопасность. В задачу входило изучение биографических данных всех государственных служащих, имеющих «регулярный и постоянный доступ к наиболее засекреченной оборонной информации» и «более строго засекреченным категориям информации об атомной энергии»; но поскольку большинство департаментов Уайтхолла считали, что они и только они должны вмешиваться в дела своих коллег, роль Веттинга была в большей или меньшей степени сведена к применению штампа.
Процесс шел следующим образом.
Отделы внутренней безопасности каждого министерства отправляли заполненные копии стандартных вопросников вместе с полными биографическими данными, декларацией о связях с экстремистскими организациями, как левыми, так и правыми, и двумя рецензентами.
Веттинг проверял файлы реестра, чтобы узнать, что, если вообще что-либо, есть у Five о каждом кандидате, а затем отправлял стандартное письмо рецензентам - некоторые из которых, как выяснилось, не видели своего конкретного кандидата в течение десяти или более лет.
Затем Веттинг проводил бессмысленно анодированное «интервью» с каждым кандидатом, писал лаконичное, ничто не противоречило его заявлению, и рекомендовал его для получения разрешения, что ему и так нравилось, пока они работали через бесконечное количество накопившихся дел.
Даже когда Веттинг действительно обнаружил плохое яблоко, с этим было сделано очень мало, особенно если рассматриваемый претендент учился в правильной школе. Если какой-то парень был одним из нас, рассуждали де Вер Грин и ему подобные, зачем вообще заставлять его подвергаться этой чудовищной слежке? У них были свои особые галстуки и запонки с надписями, и они не могли ошибиться.
Если бы разведывательные службы так же умели выявлять шпионов и предателей, как они умели определять, кто из них - и, что не менее важно, кто не был одним из них, - тогда эта страна была бы неприступной, тогда и никогда.
Но они сочли невозможным поверить, что кто-либо из высших классов может быть чем-то иным, кроме как лояльным к институтам, в которых они родились и выросли. Кроме того, никто не хотел маккартизма по эту сторону Атлантики.
Одной тщетности этого было достаточно, чтобы мужчина плакал. Хотя бы потому, что все это происходило после Берджесса и Маклина - фактически из-за Берджесса и Маклина - и если когда-либо два человека могли доказать, что разведение ничего не значит, то это были они. Они оба прошли бы через те самые процедуры, которые породило их предательство.
Им двоим, казалось, суждено было наложить долгую пелену не только на жизнь Герберта, но и на жизнь страны в целом. Ушла безоговорочная невиновность довоенного мира, где высшим классам было предопределено руководить, не подвергая сомнению свою способность это делать.