Его мать; он должен был пойти к ней сегодня днем. Это, в свою очередь, напомнило ему: это его день рождения. Сегодня тридцать пять - на полпути к его библейскому набору в три десятка десять - и он решил отметить это событие прогулкой по Хайгейту с тремя головорезами на буксире.
Это определенно считается необычным способом празднования.
Чолмели Кресент находился по правой стороне дороги. Как следует из названия, он зацикливался на себе, поэтому, если следующий поворот был входом, следующий за ним был выходом, и наоборот, если поворот шел с другого направления.
Узнают ли они, что Элкингтон уже здесь?
Если они это сделают, подумал Герберт, он ничего не сможет с этим поделать. Если нет, то не было смысла облегчать им задачу. В любом случае, он не мог пойти прямо в дом Стенснесса, это было очевидно; ему пришлось сначала потерять хвост.
Итак, он продолжил идти, хотя и не без быстрого, невинного взгляда на полумесяц, когда он проходил мимо. Большинство людей поглядывали на переулки во время прогулки; удерживать взгляд прямо перед собой было бы таким же подарком, как и идти прямо к двери дома номер 43.
Внезапно Герберт понял, где можно потерять головорезов; он также знал место, которое могло бы дать вполне разумное объяснение тому, что он вообще сюда приехал.
Парк Чолмели превратился в небольшой склон, размеры домов увеличивались с уклоном. Наверху Герберт вышел на главную улицу Хайгейт-Хилл и остановился замертво, все мысли об уклонении временно исчезли. Перед ним был город, окутанный туманом, как если бы это был Авалон, невероятно красивый вид из мягких облаков, сквозь которые, как перископ, торчала странная крыша.
На таком расстоянии нельзя было сказать, что эти нежные волны источали липкий яд. С того места, где он стоял, косые лучи солнца придавали туману медный, довольно красивый вид,
внешний вид. Это было совсем близко, и оно показалось желтым и уродливым, огромное и неаппетитное море куриного супа.
Герберт в изумлении смотрел на вид в течение нескольких секунд, затем вспомнил, что у него на хвосте есть люди. Он повернул налево на Хайгейт-Хилл, почти сразу же направо на Дартмут-Парк-Хилл, а затем снова направо в Уотерлоу-Парк.
В Лондоне было больше парков, чем практически в любом другом городе мира, и Герберт всегда любил их - они были легкими города, и ему никогда не нужно было дышать больше, чем сейчас. По стандартам огромных пространств в центре города Ватерлоу не был чем-то особенным, но после почти двадцати четырех часов пробуждения сквозь туман даже голые ветки зимних деревьев казались невероятно и освежающе простоватыми.
Герберт сошел с тропы и пошел по траве, по той простой причине, что, в отличие от Гайд-парка, он мог сделать это, не потерявшись безнадежно. Он никогда не думал, что сможет заново открыть для себя такую детскую радость в природе.
Он прошел мимо мусорного бака, сосчитал пять шагов и без предупреждения повернулся на каблуках, выуживая кроссворд из кармана, когда направился обратно к мусорному ведру.
Когда кто-то осуществлял наблюдение, нужно было избегать, прежде всего, двух вещей, и первой из них было внезапное движение. Даже когда цель совершила неожиданное, как только что сделал Герберт, нужно продолжать вести себя нормально; лучше потерять его из виду на мгновение, чем рискнуть сорвать всю операцию. Глазное яблоко и, если необходимо, подкрепление должны продолжать проходить мимо объекта, оставляя контроль над наблюдением, в то время как двое других присоединяются к наблюдению, когда могут.
Три комика, назначенные Герберту, вряд ли могли бы вести себя менее нормально, если бы попытались. Они остановились замертво и посмотрели куда угодно, только не на него: друг на друга, до неба, вокруг парка, как будто они вышли на прогулку на природе.
Было сказано, что ниндзя-убийцы обучались не смотреть на свои цели, даже если они оказывались прямо за ними, из опасения, что какое-то глубоко укоренившееся шестое чувство предупредит субъекта о том, что за ним наблюдают. Однако это было нелепо. Герберту хотелось остановиться на месте; возможно, если бы он это сделал, все четверо могли бы навсегда остаться в окаменевшей картине.
Вместо этого он бросил кроссворд в мусорную корзину, развернулся и продолжил свой прежний курс через Уотерлоу-парк.
Ему показалось, что за спиной он услышал общий вздох облегчения.
Как ни странно, их бездарность начинала его нервировать. Профессионалы знали, что делают, поэтому вероятность того, что что-то пойдет не так, будет меньше. Любители были непредсказуемы. Если эта компания могла испортить относительно простую задачу по наблюдению за ним незаметно для него, он задавался вопросом, что еще они могли испортить.
Если бы, например, им было приказано доставить его целым и невредимым, он бы вложил драгоценные небольшие деньги в вторую часть этого приказа, которая обязательно следовала бы за первой.
Герберт провел их через Уотерлоу-парк, выехал за ворота на Суэйнс-лейн, а затем сразу же снова ушел в восточную часть Хайгейтского кладбища. Он пошел по главной дороге, надгробия, усеивавшие дорогу, словно указатели: Бэрд, Поклингтон, Далзил, Брюс, Хардман.
У гигантского бюста Маркса, недалеко от северо-восточного угла, обычные делегации коммунистических прихожан воздали дань уважения. Рядом, без сомнения, будет один или два наблюдателя, которые будут делать снимки для файлов в Леконфилд-хаусе; Герберт сам поступал так несколько раз. То, что это было в значительной степени бессмысленным мероприятием, естественно, редко препятствовало его осуществлению.