— Говорите, он первым прибег к насилию?
Услышав в ее тоне недоверие, Геддес остановился и закатал правый рукав. Предплечье между кистью и локтем было забинтовано.
— Вы уж простите, доктор Коул, но как вы сами это назовете? Нежным поцелуем? Щенок, чтоб ему пусто было, так впился в меня зубами, что потребовалась дюжина швов и прививка от бешенства. Ему бы не в изолятор, а в железную клетку!
Шагая по стоянке к своей машине, Сандра чуть не упала в обморок от жары.
В такую погоду нетрудно было представить, как в морских глубинах, — согласно сценарию конца света по Оррину, — ускоренно размножаются анаэробные бактерии. Сандра слыхала, что в Мексиканском заливе уже обнаружили лишенную кислорода зону, каждое лето увеличивавшуюся в размерах. Уже много лет назад по этой причине там сошел на нет креветочный промысел.
Небо наливалось грозной синевой. Как накануне и позавчера, горизонт был затянут рыхлыми облаками, не приносившими ни малейшего облегчения. Она распахнула дверцу автомобиля, и изнутри на нее пахнуло раскаленной пластмассой. Пришлось подождать, пока салон машины перестанет быть жерлом раскаленной печи.
Сев за руль, она поняла, что ехать ей некуда. Позвонить Боузу? Но нет, она еще не до конца осмыслила услышанное от него, когда покинула этим утром его жилище. «Наверное, тебе лучше узнать обо мне побольше, прежде чем мы двинемся дальше…» Ей было необходимо время на размышление.
Она поступила так, как поступала почти всегда, если вдруг появлялась отдушина в графике и требовалось решение какой-то сложной проблемы: покатила в Лайв-Оукс к своему брату Кайлу.
Глава 10
РАССКАЗ ТУРКА
После разговора с Эллисон вопросов у меня осталось хоть отбавляй, но среди них выделялся один: насколько успешно я способен врать.
За жизнь мне приходилось врать немало, как в благих целях, так и с постыдными намерениями. Кое-какими сведениями о себе мне не хотелось делиться, и порой я их искажал. Но прирожденным лгуном себя не считал, что мешало, потому что теперь мне пригодилось бы именно это предосудительное качество. Ложь, на которую я должен был пойти и оставаться ей верен в любой момент бодрствования, а желательно бы и во сне, была той точкой опоры, на которой предстояло балансировать нашему будущему.
Вокс неумолимо приближался к Антарктике, развив внушительную скорость, — так, во всяком случае, представлялось мне, ведь это был здоровенный остров с населением в несколько миллионов душ. Еще дважды мы с Эллисон поднимались на высочайшие башни Вокс-Кора для обсуждения того, что не подлежало огласке внизу, и всякий раз вид сверху был одним и тем же: безжизненный ландшафт в окружении бесцветной морской глади. День прибывал — в этих широтах стояло лето, — но солнце жалось к горизонту, как будто опасалось от него оторваться. Считалось, что Вокс — единственное оставшееся на Земле место обитания людей. Я не обсуждал этого с Эллисон, но, возможно, знание правды о нашем одиночестве и было одной из причин нашей близости.
Я прилежно постигал схему передвижения по городу'. Жители Вокса тщательно разграничивали зоны общественного доступа и частное пространство, и мне пришлось учиться различать по определенным признакам отдельные дома и общежития, общежития и места коллективного времяпрепровождения. Я даже усвоил некоторые слова вокского языка, чтобы меня понимали на местных рынках, хотя, если мне нужно было что-то купить, — еду или, скажем, медное ожерелье, из тех, которыми украшали себя вокские мужчины, — я все равно не мог обойтись без Оскара, который заключал сделку через Сеть. Я коротко постригся по вокской моде и довольно скоро уже мог сойти (как уверяла Эллисон) за местного, хотя бы издалека. Вблизи никто из охваченных Сетью граждан ни за что не принял бы меня за кого-то из своих.
Ощущение было двусмысленным. Если смотреть на Вокс издали, то он представлялся обычным обществом из мужчин и женщин, работающих и растящих детей, совершающих обычные для людей и предсказуемые действия. Но, оказавшись в их гуще, нельзя было не почувствовать даже по их глазам напряжение Сети, управляющей любым их движением. Они дружно испытывали то воодушевление, то разочарование и походили на пшеничное поле, причесываемое ветром. И тот невидимый ветер крепчал с каждым днем, отчего становилось не по себе.
Я знал, чего хочет от меня Эллисон. Знал, что другого шанса выжить у нас может и не быть. Но мне было очень трудно скрыть свой страх: страх перед тем, что мне предстояло сделать, и страх того, во что мне это обойдется.