— Тебе хорошо с твоим умением проникать в самую душу человека и с твоей бесконечной жизнерадостностью. Я скучал уже во время медового месяца, — вдруг проговорил Жан.
— Я думаю, что если бы тебе дали звезду с неба, то ты бы ее вставил в подсвечник, чтобы посмотреть, будет ли она гореть. Ты всегда стремишься к недостижимому, мечешься, а когда получаешь, начинаешь скучать, оттого что больше нечего делать. Ты сделан из того же теста, что и все артисты, но, к счастью, не все мужья.
— Я поссорился с Ирэн из-за ребенка.
— Конечно, ты ревновал, как всегда. Ах, этот ребенок! — лицо ее расцвело в улыбку. — Крошка Карл! Ему теперь четыре года. Какое счастье, что он поправляется. Если бы ты знал, какой он прелестный ребенок. Он уже говорит по-французски. У него славная няня, добрая душа. Я сначала была так одинока в замке, она позволила Карлу приходить ко мне. Потом дядя Габриэль мне разрешил остаться там…
— Дядя Габриэль?
— Да, он приехал навестить малыша, а вместе с ним приехал знаменитый путешественник… Я забыла его фамилию… Да, Шторн.
— Разве Шторн тоже приезжал?
— Да. Огромный верзила с чудными волосами и такой милой улыбкой.
— Не была ли случайно в замке мадам Кланс?
Анжель отрицательно покачала головой.
— Нет, но как-то раз приезжала одна девушка с немецкой фамилией.
— Девушка?
Жан насторожился.
— Да, довольно миленькая, невысокого роста. Она спрашивала тебя и сказала, что уезжает на другой день в Петербург.
Это была Аннет! Жан был уверен в этом. Бедная Аннет, он ее не забыл…
Анжель встала, зевая.
— Я думаю, можно поручить ангелу-хранителю оберегать тебя.
Она вспоминала, каким тоном Карл говорил ей каждый вечер: «спокойной ночи».
— Судя по твоему мнению обо мне, для этого потребуется целый полк ангелов, — игриво ответил Жан.
ГЛАВА XXXV
Ирэн была счастлива. Карл был с ней, а Жан писал аккуратно каждый день. Его письма были великолепным образцом любовной переписки. Так пишут люди, часто бывающие в роли случайных любовников. Он страшно скучал без Ирэн и снова переживал первые дни их любви на расстоянии ста миль.
Карл быстро поправлялся. Часто приезжал дядя Габриэль к чаю. Бывала Ванда. Время текло незаметно. День за днем в мирном спокойствии. Дни стояли чудные, озаренные мягким осенним солнцем. Жан писал, что он поправляется и желает видеть Ирэн. Через неделю был назначен концерт в Берлине, «а здесь все время льет дождь, — писал он, — кажется, что тучи плачут, оттого что ты далеко. Музыка моя тоже улетела вместе с тобой. Подумай только, какой я теперь бледный. Щеки впали, а волосы страшно отросли. Возвращайся скорей, моя милая. Целую крепко, как люблю. Всегда и навсегда твой Жан». Дальше приписка: «Я учусь по-немецки: «Ich liebe dich». Если бы ты была здесь, я говорил бы еще лучше».
Однажды утром она получила большой пакет. В нем была серия снимков Жана в разных позах. Он действительно сильно похудел. Пора к нему ехать. Скоро они наконец будут у себя дома. Она решила ехать ночью, чтобы провести еще один вечер с Карлом. В это время гостил в замке дядя Габриэль, вместе с Амадео. Карл их очень любил обоих. Для полного счастья ему недоставало только Анжель, он радовался, что она скоро должна вернуться.
В этот последний вечер Ирэн сама купала Карла и, укладывая его в кроватку, рассказывала ему историю некоего мистера Сквирля Неткина, который, как оказалось, был англичанин и вегетарианец. Потом она спела ему песенку, начинающуюся словами: «Милый мой, любовь моя».
Всю дорогу она проклинала медленный почтовый поезд. В вагоне не было воды, а так как Жан не выносил одеколона, то приходилось выходить на каждой станции. Это мало помогало. Руки и лицо были все время в саже. С Ирэн ехала ее горничная Анастаси, чистокровная француженка, которая то и дело повторяла: «Мадам следовало бы надеть вуаль». Вообще, по ее мнению, Германия была полудикая страна.
Так как последняя телеграмма Жана гласила: «Не надевай вуаль. Люблю», Ирэн не рискнула закрыть лицо от пыли. Вместо этого ей пришлось употреблять огромное количество воды и мыла. Он придавал очень большое значение внешности. Подъезжая к станции, она увидела его бегущим по платформе за поездом. Лицо его выражало сильное нетерпение. Сомнений не было, он действительно скучал и жаждал ее видеть. Не дожидаясь остановки поезда, он вскочил на подножку и поцеловал ее в губы через открытое окно.
— Вот почему я не хотел, чтобы ты надела вуаль, — сказал он, задыхаясь.
Они оба рассмеялись. Радость этой встречи была так велика, что слова казались ненужными.