Больше объяснять не было нужды. Но Воронцов не был бы самим собой, если бы стал восхищаться, хлопать Сашку по плечу или иным любым способом изображать свое отношение к действительно гениальной по простоте идее.
– Угу, – сказал он задумчиво. – Выходит, от идейной классовой борьбы переходим к банальной уголовщине?
– Естественно. Но если ты докажешь, что гуманнее убить противника, чем отнять у него какую-то часть денег, я немедленно снимаю свое предложение…
– Ладно. Над нравственной стороной проблемы я на досуге еще поразмышляю, а вообще ничего. Наглядный пример творческого преодоления стереотипов мышления. – В устах Воронцова и эти слова прозвучали панегириком. – И если даже у банкиров переписаны номера каждого дензнака в их кладовых, нынешний уровень развития коммуникаций и связи не позволяет своевременно отследить каналы выхода в обращение таинственно исчезнувших бумажек… Ей-богу, хорошо…
Третья камера удивила Шульгина тем, что в ней на полу, на грубых деревянных стеллажах, на площадке двухосной железнодорожной платформы громоздились явно электрические приспособления – электромоторы, распределительные щиты, мотки бронированного кабеля, всевозможные амперметры, вольтметры и иные подобные устройства.
– А это чего? План ГОЭЛРО решил в пределах Крыма воплотить?
– Не совсем. У меня планы куда грандиознее. Чуть позже расскажу. Это разговор особый и долгий. Все, что нужно, я тебе показал. О прочем поговорим за завтраком. – Воронцов поддернул обшлаг синего кителя, взглянул на часы. – До подъема флага пятнадцать минут. Пора на корабль.
ГЛАВА 4
По случаю приезда Шульгина капитан Воронцов дал праздничный завтрак. Вначале была мысль накрыть стол на шлюпочной палубе, но от нее пришлось отказаться. Хоть и солнце светило совсем не по-осеннему, и мужчинам в шерстяных кителях было даже жарковато, но ветерок с моря тянул свежий, знобящий, и девушкам, по случаю торжества надевшим приличествующие туалеты, трапеза под открытым небом удовольствия бы не доставила. Поэтому расположились в малом, «кипарисовом» зале ресторана первого класса, выходящем огромными зеркальными окнами на рейд и город. Вдали в прозрачном осеннем воздухе сверкали под солнцем купола севастопольских соборов и белые здания Городской стороны. У входа в Южную бухту приткнулись к берегу старые броненосцы и крейсера, правее слабо дымили трубами линкор «Генерал Алексеев» и несколько эсминцев-»новиков» действующего отряда. Совсем рядом, в полукилометре от «Валгаллы», грузно распластался на штилевой воде навсегда отплававший свое броненосец «Три святителя», перегородивший таранным форштевнем почти половину ведущего к стоянке парохода фарватера. На броненосце текла своя какая-то неторопливая жизнь. По выскобленной палубе двигались фигурки матросов в «синем рабочем», на крыше штурманской рубки видны были черные кителя офицеров. Вдруг ни с того ни с сего начинала медленно ворочаться кормовая, обращенная в открытое море двенадцатидюймовая башня.
– У тебя и там службу несут? – спросил Шульгин Воронцова, пока они ждали подруг, которым, как обычно, не хватило нескольких минут для нанесения боевой раскраски.
– А как же? Вполне боевая единица, пусть и без хода. Главным калибром на восемьдесят кабельтовых достает. В сорок втором году две береговые батареи как раз с такими пушками три месяца немецкую штурмовую бригаду на рубежах действительного огня удерживали. Без всякого пехотного прикрытия. Пока снаряды не кончились. А у него еще четырнадцать стопятидесятидвухмиллиметровок, не считая скорострельных автоматов. За нашу безопасность можешь не беспокоиться.
– Я не об этом. Экипаж там из кого? Те же матросики, что офицеров в семнадцатом и восемнадцатом за борт бросали?
– Наверное, есть и такие. Бардак тогда был сам знаешь какой. Настроение каждый день менялось. Сегодня красные флаги поднимали, завтра желто-блакитные, послезавтра андреевские. То в Новороссийск уходили к красным, то возвращались в Севастополь к немцам. Сейчас в тех делах разбираться – пустой номер. Я проще решил. Объявил набор добровольцев на флот и создал мандатную комиссию из уцелевших офицеров. Кого возьмут, тот и будет служить. Жалованье рядовым положил по сотне целковых, специалистам – по полторы. От желающих отбоя не было. Поумнели за три года. На «Святителя», раз он не плавающий, ограниченно годных расписали. И сорокалетних, и даже старше. Офицеры такие же – командиром тут отставной лейтенант без ноги, безрукие тоже есть… Главное, службу знают, при деле, вместо пенсии жалованье получают, жилье хорошее, воздух свежий…
– Санаторий, одним словом, для увечных воинов.
– Зря смеешься, это тоже дело не последнее. Ну а воевать если придется… Чтобы целиться и стрелять, большого здоровья не требуется.
– Долго ты провоюешь, если действительно английский флот на нас пойдет…
– Думаю, что ровно столько, сколько надо, – серьезно ответил Воронцов. – Даже одна «Слава» в пятнадцатом и семнадцатом достаточно долго против немецкого линейного флота держалась. А я же не только на вот это рассчитываю. – Он показал на броненосец. – Линкор у нас почти новый есть, вполне конкурентоспособный с «Айрон Дьюками» и «Куин Элизабетами», хоть и броня чуть послабже. А теперь я ремонтом и модернизацией еще трех броненосцев занялся. «Евстафий», «Иоанн Златоуст», «Пантелеймон», он же «Потемкин». Против «Гебена» вполне эффективны были, «Евстафий» одним залпом у мыса Сарыч его из боя вывел. Союзнички, когда первый раз из Севастополя уходили, на всех броненосцах цилиндры паровых машин взорвали. Теперь мы их и восстанавливаем. Я тебе потом покажу. Это разговор отдельный и специальный. Я Антанте еще много разных сюрпризов готовлю… – Видно было, что Воронцов, оседлав любимого конька, увлекся до крайности. Как в дни, когда он проектировал и строил «Валгаллу». Теперь от иронии не осталось и следа.
– Короче, ты, братец, настроен очередной раз повоевать? Не с красными, так с Антантой?
– В гробу я все ваши войны видал. – В голосе Воронцова прорезалась даже некоторая злость. – До сих пор удивляюсь, чего я с вами связался? Исходя из нынешней теории пространства-времени у меня второй год отдых на сухумском берегу продолжался бы. «Где несть ни слез, ни воздыханий, а только жизнь вечная»…
– Кощунствуешь, старик, кощунствуешь, и вообще пора нам выдвигаться на исходные, потому что кажется мне, воздушные создания за стеклами мелькают… А хороши, чертовки, – восхитился Сашка и тут же процитировал подходящую к случаю частушку:
Воронцов хмыкнул, но все-таки закончил волнующую его тему:
– Ну пойдем, только напоследок скажу, что до большой войны нам нужно как минимум два месяца продержаться, а еще лучше – до весны…
Девушки к столу вышли во всей своей прелести, особенно заметной Шульгину, успевшему от них немного поотвыкнуть. Да и вообще человеку, вернувшемуся с фронта, красавицами кажутся почти любые женщины, а уж об этих нечего и говорить.
За длинным, торцом поставленным к полуоткрытому окну столом словно нарочно расселись так, что Воронцов с Натальей оказались слева по длинной стороне, Ирина, Анна и Лариса справа, а Шульгину досталось место во главе, словно бы виновнику торжества или свадебному генералу. Да так оно и было. Он только что вернулся с фронта, где смерть не слишком разбирается в чинах и должностях, а слабый пол к таким вещам небезразличен. Чисто генетически их влечет и возбуждает аура войны и риска, так же как мужчин – ароматы женских духов.
И Сашка, вдыхая эти ароматы, сплетающиеся в сложный эротический букет, блаженствовал. Его ведь окружали, безусловно, красивейшие девушки России, а скорее всего и вообще нынешней земной реальности. Они все ему нравились, пусть и по-разному, и каждую из них он мысленно не раз желал во время долгих месяцев заключения в Замке, когда, оставшись без подруги, ежевечерне наблюдал, как более счастливые друзья расходятся по своим апартаментам.