Котенок.
Нет. Он не мог называть меня так, выглядя прекрасно и дерьмово. Это просто было несправедливо.
— Я на взводе и рвусь в бой. — Его грозный взгляд скользнул вниз, к низкому вырезу моей майки. Его тон был полон намеков, глаза осматривали меня. — И никто не борется со мной лучше, чем ты, детка.
Фу. Моя киска уже пульсировала.
Дерьмо. Я собиралась пожалеть об этом. На самом деле я уже жалела.
Слова вырвались неохотно.
— Наверное, тебе следует отдохнуть сегодня вечером.
Вик закрыл глаза, но, к счастью, не стал спорить. Потому что, если бы он это сделал, я бы сдалась. Вместо этого он взял полотенце и вернул его в ванную. Когда вернулся, он занял место рядом со мной и сказал без особого энтузиазма:
— Хорошо. Давай покончим с этим дерьмом.
Выглядя усталой, я послала ему грустную улыбку, нанося антисептик на его порезы, останавливаясь только тогда, когда он отстранялся или ругался. Мне это показалось забавным, и я не могла сдержать ухмылку.
Вик это заметил, и его рот скривился.
— Чему ты улыбаешься?
Я сжала губы, пытаясь скрыть смех, и осторожно провела рукой по его лбу.
— Я никогда не понимала, как ты можешь так терпеть побои, но стонать и ругаться, когда приходит время перевязывать твои раны.
По тому, как заострились черты его лица, я поняла, что он воспринял это как оскорбление.
— Я не нытик, — откровенно сказал он. — Или сучка.
Тогда я не стала этого скрывать. Я усмехнулась.
— Совершенно верно. — Он посмотрел на меня, когда я добавила: — Ты большой ребенок.
Когда я прижала пару пластырей для закрытия ран, он прикрыл глаза и сказал:
— Какое счастье для женщины, которая плакала, когда мне пришлось удалять занозу из ее ладони.
Моя улыбка была полна дерзости.
— Я очень хорошо понимаю свои чувства, большое спасибо. — И поскольку у меня было сильное предчувствие по поводу того, что он мог делать сегодня вечером, я добавила: — Кроме того, я не вызывалась на это добровольно.
Плечи Вика напряглись, но он говорил ровно.
— С чего ты взяла, что я вызвался на это добровольно?
О, давай поговорим об этом сейчас.
— Потому что, если бы ты этого не сделал и ушел бы в таком виде… — Один последний пластырь, и я закончила. Я откинулась назад и посмотрела ему прямо в глаза. — …мои братья уже выбросили бы тело парня, достаточно глупого, чтобы прикоснуться к тебе.
Лицо Вика потемнело, и это было так напряженно, что я почти забыла как дышать. Я обожала надутые губы этого мужчины, поэтому смягчила их единственным известным мне способом.
Наклонившись, я на секунду прикоснулась своими теплыми губами к его, прежде чем отстраниться и очаровательно улыбнуться:
— Готово. Уже лучше.
Нас окутала тишина. Его лицо не выражало никакой реакции, я начала упаковывать аптечку, но как только подняла ее, я услышала его грубое признание.
— Я чертовски скучаю по тебе. — Я стояла там, держа коробку, когда он опустил голову, слегка покачал ею и произнес едва слышно: — Я думал, что мы в порядке. Зная, что сделал тебя несчастной, когда был так чертовски счастлив… зная, что ты не чувствовала того, что чувствовал я… — Он грубо прошептал: — Это глубоко ранит меня. Совершенно ошарашивает. — Он посмотрел на меня тогда и пожал плечами. — Ты никогда ничего не говорила.
Печаль, которую я чувствовала, уменьшилась вдвое, поскольку взял часть груза на себя.
Я сглотнула, преодолевая комок в горле.
— Я не была несчастной, по крайней мере, не все время.
Только, когда ты хранишь секреты.
— Но ты и не была счастлива. — И когда я не стала отрицать, он произнес отчаянное: — Это то же самое. — Мое сердце разорвалось, когда он, моргнув, посмотрел на свои колени и сказал: — Я все время думаю о том, что я мог сделать, — что я могу сделать — чтобы восстановить этот сожженный мост между нами.
Он не был сожжен. Не полностью. Каркас еще тлел.
У нас еще было время встретиться посередине.
— Ты мог бы поговорить со мной.
Он усмехнулся, и это задело.
Не останавливаясь, я попробовала еще раз.
— Ты мог бы сказать мне, почему живешь дома. Ты мог бы объяснить, почему ездишь на этом дерьмовом ящике снаружи, когда у тебя есть «Лексус». Может быть, скажешь мне, почему Аника все время такая грустная, почему у нее депрессия? — Мне следовало проявить больше такта, прежде чем задавать ему вопрос. — Почему ты работаешь в «Поцелуе Афродиты»? — Он вскинул голову, в его взгляде был гнев, и я уронила аптечку, сделав три шага, чтобы встать перед ним на колени, умоляя его ответить. С сияющими глазами я допытывалась у него, мой голос был тихим и дрожащим: — Почему ты не можешь поговорить со мной?