Звонки прекратились. В очках отражался закат, и маленькая слеза выкатилась из-под пластика и побежала по щеке. Яркое, мощное светило. Нет ничего сильнее. Все умрут, а оно продолжит вставать и опускаться, вставать и пускаться. Даже когда человечества не станет, тусклый диск продолжит свою монотонную работу, как ржавый механизм, забытый и не выключенный умершим хозяином.
Снова зазвонил телефон. И что-то заставило Буранова подняться. Медленно он вошёл в дом, сел у журнального столика на кресло и снял трубку.
- Да.
- Виктор Буранов?
- Я не даю интервью, но картина, кажется, дописана, - глядя на камин, сказал Виктор.
Молчание.
- Виктор Буранов? - повторил мужской голос. - Я юрист, представляющий интересы Виктории, вашей погибшей супруги. Николай Терентьев. Сожалею об утрате. Вы не могли бы в ближайшие дни подъехать ко мне в офис?
Буранов нахмурился и моргнул. Сняв очки, он положил их на столик.
- Зачем?
- Оформить наследство. Виктория оставила вам наследство.
Буранов слушал его и не понимал, с кем он разговаривает.
- Я - Виктор Буранов.
- Всё верно. На счету Виктории остались деньги, и она написала в завещании только одно имя.
Тишина. Потом юрист добавил:
- Ваше.
Глава 4
Если бы Виктор мог, то обязательно попросил у джина, чтобы сны больше никогда не снились. Они приносят не только воспоминания, но и странную реальность, которая не скрыта распахнутыми глазами. Они приносят боль, вместе с мёртвым человеком, они искажают всё, что было дорого.
Виктор уже на третий день после смерти Вики пришёл к выводу, что в душевной боли, главным образом, виноваты вещи. Он уже знал, что любая мелочь, напоминающая ему о жене - несёт опасность. И выход тут был один - избавиться от этих вещей. Безделушки, маленькие и большие, пришлось сносить в подвал. Не включая света в сыром помещении, он свалил мешки с ЕЁ вещами в кучу и закрыл подвал. Теперь она там. Если хотите, спускайтесь вниз по крутой лестнице, шарьте рукой по шершавой стене, только не споткнитесь, и, возможно, вы доберётесь до тёмного угла, где пылится частичка Вики.
Кухонный гарнитур, сделанный на заказ из настоящего дерева, принял на себя несколько слоёв ужасной зелёной краски. Тарелочки, тоненькие, будто бумажные, разлетелись о металлические стенки мусорного контейнера, а вместо них появились массивные глубокие «тазы», как называл их Буранов. Вместо «лилипутских» кружек, появились огромные, мужские «вёдра» и металлические, из которых пить горячий чай, что целовать раскалённую чугунную печную дверь. С паркетом, цвета красного дерева, он сделать ничего не смог. Но так только казалось. Пока кухня приобретала совершенно новые черты, полы заляпались краской; на гладкой некогда поверхности появились царапины от того, что Буранов передвигал мебель, столы и газовую плиту, из одного угла в другой. Из комнат исчезли балдахины, шёлковые накидки, подушки, шкафы-купе и махровые дорогие коврики, а вместо них появились совдеповские «гробы» из прессованных опилок, грубые ковры, ещё пыльные от кладовки, и комод с треснувшим зеркалом. Ничего не забыть, ничего не забыть! Из гостиной исчезли кожаные кресла и диван, их заменили потёртые, с торчащими нитками по бокам, ложа. Обои, которые клеила Вика, Буранов содрал и поклеил дешёвые, однотонные, в цвет свинцовому небу за окном. Только ванна осталась нетронутой. Однако, тюбики с кремами и прочим хламом, вместе с её вещами и драгоценностями, тоже перекочевали в подвал. Так прошло три недели.
Совсем другое жилище. Урезанные на восемьдесят процентов воспоминания о ней. Однако, снова и снова, она приходила в его мозг, копошилась там, рассказывала истории, которые Буранов прекрасно знал и помнил.
Когда комнаты опустели, а они именно опустели, так как вещей Буранова хранилось в них немного, Виктор стал спокойнее. Теперь это был другой дом. Чтобы привычный запах, запах семейного живого счастья, не напоминал о прошлых годах, Буранов распылил в каждой комнате по три баллончика дорогого пихтового освежителя. Да, теперь в доме воняло, как в вокзальном туалете, зато никаких воспоминаний. Он так думал.
Итак, он спал. Пытаясь не думать о завещании, Виктор вспоминал каждый починенный им в это день кран, каждое лицо и каждый прыщик на этом лице. Когда же он уснул, вымотанный собственными мозговыми потугами, часы пробили два после полуночи. Эти круглые пластиковые часики, что теперь стояли на прикроватной тумбочке, Виктор купил на рынке за триста рублей. Вика никогда бы принесла в дом такую вещь.
Проспал он около часа, а потом его глаза сами открылись. Он не чувствовал сонливости, какая наваливается, когда тебя будят посреди ночи. Буранов словно лежал с закрытыми глазами, а потом резко открыл их, будто услышал скрип половиц рядом с кроватью. Но комната была пуста. В окно, французское, конечно, её любимое, врывался лунный свет, отчего всё кругом казалось покрытым серебрянкой. Сентябрьская прохлада врывалась сквозь приоткрытое окно. Древняя штора, которая тоже перекочевала в дом на замену прежней, поднималась и опускалась под дуновением холодного ветерка.