Вика лёгкой походкой подошла к мужу. От неё пахло сладко, как от сдобной булки, словно эта загорелая кожа была сделана из мягкого теста.
- Я могла бы тебе нарисовать прекрасный ужин, кровавое мясо с румяной корочкой, сочный салат, и ты бы не отличил их от настоящих, но я совершенно не пригодна для домашних дел. Можно, я нарисую тебе ужин? Только скажи мне номер доставки...
Той же ночью произошло одно странное событие. Буранов проснулся от того, что трусы в паху намокли. Это происходило теперь частенько и, если сначала Виктор злился на себя, то спустя какое-то время, стал относиться к этому с пониманием. Вот уже три месяца он не видел женщины. Не то, чтобы они стали ему безразличны, просто за собственным горем и перестройкой сознания, Буранов просто не думал о каких-то физических связях. Опять же, любая мысль о близости с противоположным полом неприятно колола. Возможно, Соловьёв был прав насчёт «мёртвых и живых», но Виктор из раза в раз представлял себе это, как измену. Если на экране маленького пузатого телевизора появлялась полуголая девица, его пах мгновенно напрягался, но, кроме разочарования, такая реакция ничего не приносила.
И, вот, он снова занимался любовью с Викой. Во сне её тело казалось настоящим, даже более того. Буранов, порой, немного пугался, каким реальным в его мозгу становится секс. Кожа, волосы, колени, живот, бёдра и бархатные круглые ягодицы - всё имело запах, не просачивалось сквозь пальцы, как происходило давным давно в юношеских грёзах, когда более менее привлекательные однокурсницы или зрелые, но не растерявшие сочности учительницы, забавляли сны Буранова. Он трогал, вдыхал, целовал, погружался в неё, как погружался наяву, в прошлом.
И, слыша Викин крик, чувствуя, как она сжимает его бёдрами, он просыпался, чувствуя, как скользко и липко в трусах. В ту ночь Буранов проснулся и пошёл в ванную. Помывшись, он переоделся и уже собирался прилечь. Но тёмное окно привлекло его внимание.
Испытав скользкий ужас, Буранов вспомнил мужчину с длинными руками и болтающиеся на концах бледные кисти .
Виктору показалось, что около забора кто-то ходит.
Он услышал лёгкий стук, как будто некто искал лазейку в высоком ограждении.
Виктор подошёл к шторке. Он встал сбоку так, чтобы его не смогли увидеть с улицы. Чуть отодвинув ткань, Буранов выглянул и стал всматриваться в тёмное ночное месиво. Забор, за ним - деревья. И кто-то быстро кинулся назад. Высокий и крупный человек. Затем, будто вспомнив, что выдаёт себя, мужчина пригнулся и исчез.
Но Буранов знал, что вор, или кто иной, аккуратно отполз назад и скрылся в опавших деревьях.
Минул ещё месяц. Буранов всё так же работал сантехником, но с каждым днём стал замечать, что превращается в робота. Если раньше он, хоть и стеснялся, но любил свою работу, любил помогать людям, то теперь понял, что значит слово «рутина». По сути, при жизни Вики, ему нужна была работа, чтобы откуда-то приходить домой. Чтобы улыбаться, как ненормальный, когда подъезжаешь к воротам, когда открываешь дверь и видишь, как она сидит одна, или в окружении вечных подруг. Эти подруги... он никогда не знал их имён. Они просто были, как были столы, кресла и стулья, шкафы и зеркала. Всегда разные, богатые и не очень, стройные и красивые, они приходили и уходили, приходили и уходили, сменяя друг друга, как рекламные блоки сменяются во время паузы любимого сериала.
Рутина. Настоящая, странная, как и пять лет до этого.
Но ОНА ушла, и эта мысль всё сильнее, всё отчётливее приходила в его мозг и душу. Буранов с трудом, но расставался с Викой. Отпускал. Возможно, слишком быстро, возможно, жестоко, но больше он не мог себя обманывать.
С каждым днём его прекрасная умница жена становилась всего лишь прошлым. Прекрасным прошлым. Помогал и Соловьёв, постоянно уводя разговорами о всякой ерунде в сторону. Он проводил свою, Соловьёвскую терапию, рассказывая другу о женщинах и том, что Буранов успел забыть за время страданий по умершей жене.
- Какая разница, сколько ты будешь страдать и хранить верность костям? Пять месяцев или пять лет? Твоя жизнь идёт, а упущенные моменты таят с каждой секундой!
В первый день, на похоронах, заговори Соловьёв такими словами, Буранов, не раздумывая, разбил бы лицо Грише. Месяц спустя, просто ушёл бы, но теперь он просто слушал. Буранов боролся, и голос, который говорил: «Он прав. Говорит жестоко, но прав. Это же Соловьёв...», побеждал. Этот голос побеждал изо дня в день, с каждой минутой всё сильнее.
Спустя пять месяцев, ровно за месяц до вступления в наследство, Буранов уже не мог сдерживаться (и не хотел), представляя обнажённую женщину. Воспоминания о Вике до сих пор приходили к нему, но они стали чем-то приятным. Так случается, когда ты вспоминаешь отдых в тропических странах, приятный подарок, чудесный момент из жизни, мгновение, которое навсегда останется в тебе, но которое никакими способами не вернуть.