Буранов крутил краны и понимал, что теперь нет смысла заниматься этим. Нет смысла радоваться и думать, что дома тебя кто-то ждёт.
Не ждёт.
И, пока ты будешь тут убиваться, пока будешь работать сантехником за копейки, никто ждать и не будет.
Буранов до сих пор любил её, но теперь мысли о том, что Вики больше нет, не столь больно пронзали и не столь больно ранили. Он понимал, что встал на путь выздоровления, и мир, вдруг, заиграл новыми красками.
Но краски эти перемешивались со снами. Вот то, что никогда не вылечится. Никогда. Во снах целиком и полностью поселилась она. Вика была там царицей, а все остальные - рабы и пленники. По Фрейду, сказал бы кто-то и, возможно, не ошибся.
Возможно, это барьер. Барьер, который сам Буранов выставил себе. И этот барьер ломался, когда закрывались глаза, и мышцы постепенно расслаблялись.
Теперь он поднимался по лестнице. Он не знал, что это за звуки, но чётко себе представлял, что бы они могли значить. Стон. Наверху, там, где панорамные окна выходят на горы, покрытые тучами крон и листьев, слышался этот стон.
Возможно, Вика всего лишь подвернула ногу, или укололась кисточкой, или краска попала ей в нос, отчего она стала задыхаться. Виктор хотел, чтобы было так. Чем ещё можно заниматься в мастерской художника и стонать?
С каждым шагом его движения замедлялись. Ему не хотелось видеть причину этих стонов. Вдруг, Буранов совсем остановился. Он подумал, что провинился. Так бывает, когда тебя застают с поличным в месте, где ты не должен находиться. Господи, ну и что? Всего лишь вернулся домой пораньше, потому что был короткий день и какой-то профессиональный праздник! Даже немного выпил с коллегами. Разве, это повод для угрызений совести. Разве это повод стонать наверху так, словно тебя...
Буранов закрыл глаза. Сердце бешено колотилось, желудок сводило от одной только мысли. Кто? Те художники, которых она принимает по два раза в день? Или он чего-то не знает о своей жене, и причиной стона является одна из её подружек, гладенькая и чистенькая, как кукла?
Последняя ступенька скрипнула, как и всегда. Но скрип попал в унисон с очередным стоном, и Вика продолжала сладко стонать. Наконец, Виктор быстро отворил дверь. Однако, сразу же закрыл её, так как увиденное не столько разозлило его, но заставило покраснеть до корней волос.
Вика стояла перед холстом. Одной рукой она держалась за мольберт, недавно подаренный ей, а другая блуждала между ног. Он запомнил крепкие икры, напряжённые до предела, прямо смотрящую голову с привычным маленьким хвостиком и длинную кисть, которой Вика и доставляла себе удовольствие. Только потом он подумал, что нужно было взглянуть на холст, ибо там, наверное, сосредотачивалось её наслаждение, визуальный оргазм.
До этого дня Буранов никогда не слышал похожих звуков, когда Вика писала картины. Всегда - тишина, словно наверху никого не было. Виктор закрыл дверь.
Застыв, как вкопанный, он не знал, что делать. Стоны прекратились. Буранов сделал шаг к лестнице и хотел уже переступить через скрипучую ступеньку, как дверь отворилась. На пороге стояла Вика. Красные щёки, соски готовы порвать заляпанную краской футболку, а в руке - та самая длинная кисть. С кончика капала красная краска. Буранов заметил, что холст она накрыла чёрной плотной тканью.
Несколько долгих тягучих секунд они смотрели друг на друга. Буранов до сих пор винил себя, что в такую минуту оказался дома. Нет, эта картина точно не предназначалась ему, как и то, что он увидел. С другой стороны, почему-то, Виктору не казалось это ненормальным в достаточной степени. Творческие люди - люди другой натуры, с такими причудами, что лучше бы о них не знать вовсе. Но, это же его женщина, правда?
Тысячи противоречий и вопросов боролись в нём, пока их глаза - огромные зелёные и маленькие серые - смотрели в глубину друг друга. Румянец на щеках Вики успел сойти, дыхание выровнялось.
- Это было странно,- наконец, сказал Буранов.
- Ты же должен...
- Сегодня мой праздник. Нас отпустили пораньше.
Вика кивнула.
- Хреновый праздник, если даже ты не знал о нём.
- Он хреновый не поэтому, верно? - Буранов кивнул на кисть.
Вика даже не замешкалась.
- Теперь тебе нужны объяснения, да?
Однако, она расслабилась. Если, когда дверь открылась, Буранов увидел замешательство и удивление, то теперь она снова превратилась в античную статую, принимающую всегда и везде нужную позу, доводящую до экстаза любого эстета.