Когда Вика почувствовала, что мощь толчков спадает, она сильно ударила мужа по затылку, а потом схватила волосы в охапку. Вместе с болью, Виктор испытал ненависть. Он стал двигаться так быстро и так глубоко проникать в неё, что Вика колотилась спиной и головой о стену. Сверху сорвалась штукатурка и серой пылью упала им на мокрые головы.
Наконец, Буранов понял, что больше не может. С последним толчком он вбил её в стену, и накрытый тканью холст, стоявший далеко в комнате, рухнул и упал вместе с мольбертом.
Вика кричала так, что соседи могли подумать, будто её убивают или она случайно отрезала себе палец столовым ножом. Кончив, Виктор аккуратно опустил её на пол и отошёл. Вика смотрела вниз. Мокрые пряди свисали, словно нити с прохудившейся заплатки. Она руками зажала блестящую и влажную промежность. Блестящие струйки Буранов увидел и на внутренней части бедра, и на икрах, и на полу. Они сверкали, словно рассыпанные бриллианты.
- Я в душ, - сказала она и, держась руками за красные перила, поковыляла вниз.
Этот сон случился ранним январским утром. Пять месяцев девушка из сна, лёгкая дымка, лежала в земле. В мёрзлой, отвратительно холодной могиле. Её очертания до сих пор стояли перед глазами Буранова. Он встал и почувствовал, как в паху что-то скользкое потекло вниз. Поморщившись, Буранов встал с кровати и отправился в ванную. Воскресенье. Шёл снег.
В такие дни Виктор обычно встречался с Соловьёвым. Они пили. Если три месяца назад Буранов контролировал свою норму - три бокала за вечер, а потом - такси, то с каждой неделей доза выпитого увеличивалась. Более того, изменялась и крепость напитков. От пива, постепенно, он перешёл к пиву и паре стопок водки.
Разговоры текли медленнее, но казались приятнее. Смех всё чаще искажал губы, а Вика в эти ночи не снилась. Просыпаясь утром, в воскресенье или понедельник, Буранов мучился от ужасных головных болей, но лучше так, чем эротические видения с его мёртвой женой в главной роли.
Буранов взял больничный. С четверга он не выходил на работу, пропадал с Соловьёвым в барах и всякого рода забегаловках.
- Я не хочу больше выходить туда, - сказал он Грише в пятницу.
Ночной клуб располагался в подвале, и друзья накидались палёным виски. Молодые посетительницы в откровенных нарядах то и дело останавливались перед их столом, нагибаясь, чтобы стереть пыль с туфель. С трудом отрывая глаза от трещавших на задницах юбок, Соловьёв и Буранов говорили о будущем.
- А я тебе что говорил? Образумилсяяааа! - протянул Гриша, потрепав Виктора по голове.
- И, знаешь?
Буранов поднял мутные глаза. Он смотрел поверх Соловьёва и, сквозь дымку, с трудом различал плывущие контуры заведения.
- Ну? - голова Гриши тряслась. Ещё рюмка, и он упадёт, забудется, мертвецки-пьяным сном.
- Я хочу открыть бар. Рок! Именно с такой приставкой. Там... Будут играть группы. Будет драйв, веселье, кучи баб, понимаешь?
- А как же Вика?
Соловьёв достал сигарету и подкурил. Буранов вдохнул терпкий запах пота и алкогольных паров. Веки с трудом открывались и закрывались.
- А Вика умерла.
Он заглянул в глаза Соловьёву. Он искал там осуждения, хотя прекрасно знал, что это не та инстанция, где сожалеют и скорбят. Буранов кивнул.
- Умерла. Пять месяцев уже.
Соловьёв поднял палец, чтобы сказать что-то. Но его голова как-то странно наклонилась и упала на сложенные руки. Гриша тут же захрапел.
Это случилось в пятницу. В субботу у Соловьёва появились какие-то неотложные дела, и Буранов весь вечер провёл дома. И, конечно, снова явилась она.
Стоя под душем, Виктор вспомнил давешний разговор, и, странное дело, не усомнился в сказанных словах. Он действительно хотел уволиться и начать новую жизнь. Всё-таки, второй голос, голос, который говорил о «мёртвых и живых», победил. Нужно жить, нужно двигаться дальше.
Он вышел из душа, завёрнутый в полотенце. Пустая гостиная теперь мало чем напоминала их старое жилище. Картины распроданы, голые стены перекрашены, камин выдран с корнями и выкинут на помойку. Просто квадратное помещение с потёртым диваном, столиком и телевизором, каналы на котором были бесплатными. Ещё - небольшой ноутбук и провод от интернета, змеившийся по заляпанному паркету через всю комнату. Порой, мировая паутина служила Виктору неплохим информатором. Так, он узнал, что картины «подающей надежды талантливой художницы, трагически погибшей...», распроданы. Их скупили ценители и коллекционеры и некоторые галереи, но, в основном, полотна перешли в частные руки. Пейзажи сказочных мест, отвратительные дома и бескрайние поля мало интересовали держателей выставок. Если Вика писала специально для продажи, она прекрасно понимала, что нужно массовому зрителю. Если писала на заказ, то обязательно учитывала вкусы того или иного владельца. А созданное для себя она писала исключительно для себя. Однако, это не помешало полотнам разойтись, как горячие пирожки. Покупатели приезжали сами. Некоторые удивлялись, что Буранов позволяет им самим снимать картины со стен. Другие видели в этом нечто символическое, и Буранов был только рад.