Вика вытянулась в полный рост. Её чёрная куртка задралась, и Буранов увидел знакомую загорелую талию. Ком подступил к горлу. Никакой тошноты, только омерзение, ужасное по своей силе чувство.
Вика сняла пиджак с трупа. Буранов понял, что руки у того отрублены по локоть. Когда ты смотришь фильмы ужасов, ты понимаешь, что всё это муляжи, работа гримёров. Когда ты видишь настоящую кровь, останки человеческих тел, твоя душа переворачивается наизнанку и нужно время, чтобы прийти в себя.
Возможно, на Виктора так действовал алкоголь, но он ничего не чувствовал. Он наблюдал за работой жены, как наблюдают за чем-то напряжённым и интересным. Сам в себе ощущая это, Буранов поморщился, но никакой жалости не обнаружил. Никакой.
Вика исчезла из кадра и появилась уже с куском бежевой ткани. Приложив ткань к культе убитого, она достала из кармана что-то. Иголка и нить. Это Виктор понял по движениям, которые последовали за этим. Она пришивала ткань к его локтям. Затем, наподобие портнихи, сложила пришитый кусок в трубу и сшила. Прошло около тридцати минут. Всё это время Буранов следил за каждым её движением.
Он хотел понять, добиться ответов, но их, казалось, просто не существовало. Бессмысленное действо, психопатия в последней стадии. За всё время, пока Вика совершала манипуляции и превращала обе руки в длинные бескостные отростки, она не произнесла ни слова. Её лицо не улыбалось, а руки будто заранее знали, что делать.
Буранов следил, и ему всё сильнее казалось, что Вика хотела просто изуродовать тело. Сделать труп как можно омерзительней, превратить его в нечеловеческое создание. Зачем?
Когда ткань срослась с рукой и превратилась в её продолжение, Вика подняла левый отросток. Труп дёрнулся. Держа отросток в одной руке, другой Вика достала откуда-то снизу банку. В мутноватой жидкости плавала кисть. Она пришила кисть к концу отростка и аккуратно положила на пол длинное бескостное подобие руки.
То же самое Вика проделала и со второй конечностью. На этом она решила, что со зрителя достаточно. Вика приблизилась к камере. Буранов видел только её живот и чёрную футболку, а потом изображение потухло.
Пошатываясь, Буранов встал. Налив себе остатки виски, он осушил стакан, возвращая организму выветрившийся в страхе алкоголь. Виктор вытащил диск и убрал его вместе с запиской комод и повалился на диван в своей комнате.
Сон пришёл быстро. Нездоровый, алкогольный. На пороге стояла Вика, она держала в руках новенькую картину...
- Что это? - Виктор только открыл глаза. Жена сидела на стуле, спиной к окну, всё в той же заляпанной футболке. Холст покоился между расставленных в стороны ног. Вика облокотилась о картину, подперев подбородок руками.
- Завораживает, правда? - её красные глаза говорили о том, что она не спала всю ночь, рисуя этот шедевр.
Одинокий дом, длинный, похожий на ангар, но с соломенной крышей и ветхими бревенчатыми стенами. Брёвна были старые, их стыки покрылись мхом. Одинокое маленькое окошко, почему-то, располагалось слишком низко к земле, будто строитель сошёл с ума. Никаких дверей, труб или иных выходов. Казалось, что из этого жилища невозможно выбраться. Вокруг - безлюдное поле. Серая осенняя земля. Спаханное поле и такое же унылое бледное небо.
- Никогда бы не захотел оказаться там, - сказал Буранов.
- Почему?
Вика изучала лицо мужа. Она склонила голову набок и чуть прищурила глаз.
- Там нет кабельного, а за пивом долго бегать.
- Следующий вариант! - мотнула она головой, показывая всем видом, что не настроена шутить.
- Одиночество.
- Одиночество? - переспросила Вика, посмотрев сверху вниз на картину.
- Именно. Сразу думаешь: какого хрена эта халупа там стоит? Какой псих её построил?
- Страх? - Вика приподняла бровь.
- Наверное, больше тревога, - кивнул Виктор.
Вика встала. Она развернула картину и поднесла её к французскому большому окну.
- Может, ты и прав. Я повешу её в гостиной, ты не против?
- Может, лучше в пустой комнате?
- В гостиной, - сказала она, не оборачиваясь.
Буранов припомнил вечер накануне. Он пил пиво с Соловьёвым и коллегами по работе. Гриша проставлялся за какой-то незначительный повод. Виктор пришёл домой в полночь и услышал, что Вика ходит на чердаке. Рисует, подумал он и отправился спать. Теперь - утро, и эта картина... Всё настроение, зараза, испортила.
- Завтрак привезли, кстати, - сказала Вика.
Потом унесла картину и поставила её в гостиной. Когда Виктор спустился, успев облачиться в шорты и рубаху, Вика протягивала ему шуруповёрт. Буранов вкрутил саморез в стену, и они повесили холст. Чем больше Виктор смотрел на этот одинокий несуразный дом посреди серого поля, тем больше ему не нравилось. Но говорить об этом жене он не стал. Вика по-разному относилась к своим работам. Чаще всего, она смотрела на холсты так, как смотрит инженер на чертёж новой ракеты или самолёта - хмурится и пытается понять, не упустил ли какую-нибудь деталь, из-за недостатка которой, может случиться катастрофа.