- Долгое время я не мог прийти в себя, - начал Виктор, прекрасно понимая, что от него ждут объяснений. - Полгода я мучился, сел на стакан, потерял все контакты, практически не выходил из дома, меня потеряли на работе, друзья...
- И открыл бар, - кивнул Сергей Петрович.
Буранов поднял голову и встретил этот выстрел стойко, ни один мускул не дрогнул на его лице.
- Да, потом я узнал, что Вика оставила мне огромную сумму. Я открыл бар, я назвал его в её честь. Но так и не смог оправится...
Он замолчал и посмотрел на родителей. Те ждали. Сергей Петрович взял руку жены и сильно сжал её. Стыд заполнял каждую клеточку Виктора, но останавливаться было поздно. Ему нужно узнать, нужно закончить начатое, иначе снова будет западня, снова его дело встанет на краю пропасти! Но он не может допустить этого! Это его клуб! Его мечта!
Укротив гнев, который вспыхнул вместе со стыдом, Буранов продолжил:
- Я назвал его в её честь. Ещё несколько месяцев я жил, как затворник. Я не знал, что делать и правильно ли поступаю, понимаете? Я боялся позвонить вам, боялся, что вы обвините меня в предательстве. Полгода - срок немалый. Я боялся и, вот, неделю назад, меня посетила мысль. Я решил сделать кое-что для неё. Мне казалось... кажется, что таким образом я реабилитируюсь перед ней, перед её душой.
Он перевёл дух и снова поймал глаза родителей Вики. В них сквозила всё та же пустота и ожидание. Им не нужны были его красивые слова и объяснения. Им нужна дочь, которую уже не вернёшь.
Краем глаза Буранов уловил движение в коридоре. Он посмотрел туда, но ничего не увидел. Наверное, они держат кошку, подумал Виктор.
- На годовщину её смерти. - продолжал Буранов, чувствуя, что терять уже нечего, - Я хочу организовать вечер памяти в её честь. Снять какую-нибудь галерею, выставить её непроданные картины и говорить о Вике. О её детстве, о той Вике, которую мало кто знал.
Буранов сжал пальцы, и слеза, настоящая, скатилась по щеке. Мария Анатольевна вырвала руку из цепкой хватки мужа и закрыла лицо ладонями. Шумно вдохнув, она убрала руку, и Буранов снова увидел её лицо, которое превратилось в каменную маску.
- Я расскажу о том, как мы жили с ней, что она любила. Но... я слишком мало знаю о её детстве. Я...
- Рассказать? - спросил Сергей Петрович лязгающим металлическим голосом. - Ты хочешь, чтобы мы рассказали о детстве нашей мёртвой дочери?
Буранов почувствовал, что задыхается. Снова в коридоре что-то шевельнулось и, снова, посмотрев туда, Виктор ничего не увидел.
- Да, - кивнул Буранов. - Да, я хочу увековечить её память. Я хочу...
Он не ожидал, что скажет это:
- Я хочу поставить небольшой памятник у главной галереи искусств.
Сергей Петрович выпрямился и выдохнул. Он сложил большие руки на колене.
- А что бы ты хотел знать?
- Всё, - сказал Буранов.
- Почему именно сейчас? Ты прожил с ней четыре года и ничего не знал о её детстве?
- Мы... мы просто любили друг друга.
Виктор вытер глаза тыльной стороной ладони. Получилось правдоподобно.
- Что ж... - сказал Сергей Петрович.
Мария Анатольевна встала.
- Я принесу фотографии!
Она достала из шкафа потрёпанный альбом. Глядя на него, на потёртые края, на вываливающиеся из золотистых уголков фотографии, Буранов пожалел этих старых людей. Дрожащими руками, взявшись двумя пальцами за края, Мария Анатольевна доставали чёрно-белые снимки и показывала Буранову, пока Сергей Петрович, уставившись в стенку, говорил:
- До трёх лет Вика была обычной девочкой. Играла в куклы, смеялась, вредничала. Она... она любила закрываться в нише. Вон там, видишь, у нас в стене ниша. Вика залезала туда и пряталась... Ох, как же она напугала меня в первый раз! Маша была на работе, а я только подыскивал себе вакансию. Я был на кухне, резал овощи на суп. Лето, жара. Никаких кондиционеров. И слышу, Вика притихла. Я вошёл в комнату и чуть в обморок не упал. Её нигде не было. Ни под кроватью, ни в шкафу. И только окно открыто... Знаешь, что я тогда подумал? Я испугался, что меня посадят в тюрьму. Мне так стыдно и теперь вспоминать это. Я подумал, что Вика упала в открытое окно. Медленно я подошёл и посмотрел вниз. Я зажмурил глаза, представляешь? И слышу, как сзади открывается дверца ниши, и Вика громко смеётся... Никогда себе не прощу те мысли. Вот, Маша... Вот она в три года.
Мария Анатольевна перевернула картонный лист, посеревший от времени, и Буранов увидел фото. Маленькая девочка с двумя бантами, в белом платьице. Её огромные глаза смотрят куда-то вбок, а рот широко открыт и улыбается. Так могут улыбаться только дети. Пальчики сжаты в кулачки, на ногах - колготки и сандалии. Мария Анатольевна провела пальцем по фотографии, и второй раз в груди Буранова что-то кольнуло, а глаза защипало.