- Мне захотелось посмотреть на тебя, - сказала она.
- Теперь ты довольна?
- Да. Я пойду рисовать, можно?
- Разве я когда-то тебе запрещал? - хмыкнул Виктор, откупоривая бутылку пива.
Она не ответила и стала подниматься. Буранов смотрел ей вслед.
- Зачем я тебе? С меня только... хм... рисовать...
Он хотел придумать что-нибудь смешное, но, как и всегда, ничего не вышло. Виктор любил своё чувство юмора. На работе все лежали вповалку, когда Буранов начинал шутить, но перед Викой всё это пропадало. Ему казалось каждое слово неуместным.
«За это я тебя и полюбила, - повторяла она. - Ты боготворишь меня. Любой женщине только это и нужно от мужчины. Ну... и ещё чтобы мог гвоздь иногда вколотить».
- Хм и нарисуем, - ответила она.
Буранов посмотрел на лестницу, но она уже исчезла, испарилась...
Виктор сел в кресло. Лестница покрылась тьмой. И она больше не спустится оттуда в своей любимой длинной футболке. Буранов огляделся. Её картины повсюду. Её рука, её душа. Странные, очень странные. Эти картины Вика рисовала для себя и, даже если гости спрашивали, что на них нарисовано, она махала рукой и редко отвечала. Буранов уставился на одну из них, висевшую над камином.
Странный лес. Никакого другого слова она придумать не мог - «странный». Корявые толстые ветки деревьев переплетались меж собой, врастали друг в друга и поднимались одним целым к пурпурному небу. Посередине неба горела яркая звезда, похожая на полярную. Но самое странное было, как раз в пространстве, которое заполняло пустоту между ветками. Тёмно-зелёная пучина. Глубина леса, внутренности чащи, таинственный мир. Пурпурное небо давало надежду на то, что там обитают единороги, но тёмные, почти чёрные ветви, с другой стороны, не говорили ни о чём хорошем. Пурпур и темнота. А ещё звезда, которая охраняет эту пучину.
Виктор встал. Шатаясь, отодвигая стулья, он подошёл к картине. Тёмная чаща. Ветви, переплетения. Сколько же она рисовала эти узоры, эти коряги и зигзаги? Сколько сил потратила, чтобы создать идеальный хаос такого живого и невероятного мира? Деревья образовывали сверху шарообразную крону из длинных, словно острых листьев.
Буранов не мог оторваться. Он смотрел и смотрел, и картина всё больше преобразовывалась, ветки наезжали одна на другую, словно картинки в калейдоскопе. Виктор вспомнил старую детскую забаву. Такие частенько печатали в цветных журналах для подростков на последней странице: непонятная на первый взгляд картинка, но, если поставить нос в её середину и медленно отодвигать лист, то вырисовывалось чёткое изображение. Линии вставали на места.
Встали ли линии на места в тот вечер? Или это пьяный, убитый горем мозг всё извратил донельзя? Ветви двигались, и голова шла кругом. Это была та же картина, тот же лес, но теперь Буранов видел девушку. В самом центре полотна, окружённая ветками, она стояла к зрителю спиной и смотрела вдаль.
Зачем она туда смотрит? Там же кладбище и темнота?
Когда Буранов понял, что у него трясутся ноги, он отскочил от камина, как обожжённый. Ветви встали на место, будто закрыв от зрителя то, что происходит в этой тёмной чаще. Но он видел её. Видел, и то была точно та же девушка, которая привлекла его внимание на кладбище...
Глава 3
Он долго пытался уснуть. В первый час тело тряслось, словно температура воздуха опустилась ниже ноля. На улице стояла духота, но Буранов не мог прийти в себя и испытывал непреодолимое желание прыгнуть в какой-нибудь костёр, чтобы согреться. Холод, жуткий холод пробирался даже сквозь три ватных одеяла. Тряпьё пахло её кожей и волосами. Всё в доме пахло Викой. Невероятная лихорадка попеременно переходила то в горькие воспоминания, то в панический страх. Буранов открывал глаза и оглядывался. Он знал, что один в доме, но ощущение, что кто-то смотрит на его больной сон, не проходило.
Виктор закрылся на все замки. Он зашторил окна, но свет в гостиной выключать не стал. Длинный ряд столов, накрытых скатертями, не давал покоя, и уже в двенадцать часов, разъярённый своим странным состоянием, Буранов вскочил с дивана. Куча одеял упала на пол. Виктор кинулся к столам и начал убирать тарелки и рюмки. В час мойка на кухне заполнилась грязной посудой. В половину второго все столы громоздились у кладовки, наваленные один на другой. Теперь гостиная стала прежней, такой, какой её видела Вика, когда могла видеть. Такой, какой они видели её вместе. Уставший, полупьяный, с гудящей головой, он проклинал всё на свете. Завалившись на диван, Буранов поджал ноги и снова укрылся одеялами.