Поскольку Илья Самойлович лично вел дело с чеченцем, то и вознаграждение оказалось несколько больше обычного. Часть этих «лишних» денег он и решил пожертвовать на богоугодное дело. То, что предназначенные господу доллары были получены за продажу оружия, его ничуть не смущало. Человек сугубо практичный, он считал наличие этого качества обязательным и для всех остальных. Ну разве станет господь интересоваться тем, что за деньги поступили на его счет? Главное — их количество. А если и станет — с чего бы это вдруг торговля оружием не богоугодное дело? Человеконенавистническое — это да, тут никто не поспорит. Но богу-то от этого прямая выгода. Кто-то скорее попадет в рай, кто-то в ад.
Деньги Перстень передал лично батюшке, вроде бы не афишируя это дело, но сумев устроить так, что при сем оказалось несколько свидетелей.
Проповедь близилась к концу, Илья Самойлович тайком поглядывал на лица собравшихся. Удивительно, насколько схоже внешнее выражение двух очень разных чувств: отрешенность от всех земных помыслов ради поклонения своему кумиру и полнейшее безразличие человека, просто отбывающего должное и жаждущего поскорее вернуться к нормальной жизни.
Однако скука скукой, но присутствие в церкви в этот час означало принадлежность к некоему избранному кругу, точно так же, как и посещение фуршетов, презентаций, прочих новомодных мероприятий. Поэтому Илья Самойлович очень жалел, что сын наотрез отказался идти с ним. А где же еще можно познакомиться с таким количеством нужных людей, завести полезные связи, в конце концов просто примелькаться? Не вечно же Михаилу быть у него на подхвате.
Наконец, проповедь закончилась. Вся тусовка двинулась к выходу, на волю. Первым степенно шагал мэр, подле него увивались трое чиновников не самого высокого пошиба, «шестерки», как назвали бы их на преступном жаргоне. Три чиновника — три шестерки. Получалась какая-то нелепая пародия под названием «явление начальства Иисусу Христу».
У машины Перстня остановил пьяненький мужичок, чье имя-отчество никто уже не помнил, зато все отлично усвоили его прозвище — «Бухарик». В начале девяностых он украл или грабанул кругленькую сумму и сумел ею удачно распорядиться. Теперь у Бухарика было собственное дело, которым управляли знающие люди. Хозяину оставалось только получать прибыль да пить с утра до вечера, чем он, собственно, и занимался последние годы.
Этим утром Бухарик успел хватануть нужную дозу, к тому же в душной церкви его основательно развезло. Он стоял, ухватившись за машину и пошатываясь из стороны в сторону. Наконец ему надоело работать маятником и он спросил у подошедшего Перстня:
— Ну, и что ты попросил у Господа нашего?
Перстня покоробило это фамильярное тыканье, и он ответил как можно язвительнее:
— Чтобы не дал мне умереть от алкоголизма.
Но пьяному Бухарику плохо скрытая ирония была до фонаря. Заплетающимся языком он неожиданно высказал трезвую мысль:
— Тебе это не грозит. Во всех отношениях. Смотри, на какую высоту взлетел, каких людей уважать себя заставил. Они тебе этого не простят. Хорошо, если сразу пристрелят, а то ведь еще придется мучиться перед смертью. Вот о чем тебе надо Бога на коленях молить. А то придумал — алкоголизм, — Бухарик икнул и удалился прочь.
— Пьянь дешевая, — ругнулся ему вслед Илья Самойлович.
Хорошее настроение, вызванное припадком собственной щедрости, безвозвратно кануло в лету. Очень хотелось вернуться в церковь и забрать свои баксы. Вместо этого Перстень ввалился в машину и яростно громыхнул дверцей.