— У него там старый кореш в начальники выбился, вот и пригрел приятеля по старой дружбе. Где еще возьмут мента после ходки в зону?
После этой оглушительной новости пахан заболел. Болезнь называлась манией преследования. В один день все ближайшие сподвижники пахана вышли из доверия. О рядовых охранниках и говорить нечего. Седой тасовал их, как опытный шулер карточную колоду, разъединяя сработавшихся партнеров и собирая вместе не слишком хорошо знакомых друг с другом «быков», подозревая в каждом таинственного убийцу. Кризис миновал, когда в один прекрасный день явился Угол и сообщил:
— Все это — грязные штучки Перстня.
— Не понял, — живо отреагировал Седой. Он действительно ничего не понял.
— Я говорю, что кроме Перстня больше никто не может охотиться на наших водей.
— Ну-ну, — во взгляде Седого по-прежнему не было понимания. Только удивление пополам с подозрением.
— Он хочет подмять под себя весь город, — с деланным спокойствием Штирлица, сообщающего Центру об очередных проделках рейхсфюрера Гиммлера, заявил Угол.
— Да кто ж ему даст! — гневно воскликнул пахан.
— Сам возьмет. Он, гад, всерьез на это нацелился. Если в ближайшее время его не остановим, будет поздно.
— Откуда у тебя такая уверенность? — Угол почувствовал, как тяжелый взгляд Седого застыл на его лице, словно говоря: «А не ты ли затеял резню и в очередной раз пытаешься все свалить на другого?»
— Посуди сам. Сейчас за Перстня подписались очень серьезные люди, проворачивают вместе с ним какие-то грандиозные дела. Перстень находится под их защитой, никто его и пальцем тронуть не смеет. Но не вечно же так будет продолжаться. Сегодня эти люди в нем заинтересованы, а завтра, смотришь, у них уже другой компаньон. Перстень не дурак, он понимает, что, когда эти люди уйдут, придется покориться твоей власти, никуда от этого не денешься. А ему, сволочи, этого ой, как не хочется. Вот и задумал он, пока в силе, аккуратненько общипать вас с Жерехом по самую гузку, чтобы потом под себя подмять. А своим покровителям он скажет, мол, идиотами оказались бывшие паханы, перебили своих людей в междуусобице, вот ему и пришлось взять власть, чтобы навести в городе порядок.
Угол замолк. Молчал и Седой, напряженно обдумывая услышанное. Прошло минут десять, прежде чем пахан заговорил:
— Похоже, ты прав. Только как это доказать?
— А зачем? — искренне удивился Угол. — Шлепнуть гада — и все дела.
— Хоть и говоришь ты иногда умные вещи, Угол, а все равно дурак. Да я же сам поклялся, что никто из наших на Перстня руки не поднимет. Если его замочить, я после этого и дня не проживу.
Угол, удивленно посмотрев на Седого, не мог остановиться: в голове рождались идеи одна заманчивее другой, которыми он тут же делился с паханом:
— А если его отловить втихаря и хорошенько побеседовать? Ведь расколется, падла, обязательно расколется. Такого ни один человек не выдержит.
— Совсем офонарел. Может, он и расколется, а потом скажет своим хозяевам, что пыток не выдержал и оговорил себя.
— Так они ему и поверят, когда все козыри у нас на руках будут — продолжал гнуть свою линию Угол.
— Еще как поверят. Время сейчас такое. Кому выгодно, с кем деньги делают, тому и верят. — Седой предупреждающе махнул рукой, остановив попытавшегося что-то сказать собеседника. — Здесь по-другому действовать надо, с умом. Следить за каждым его шагом, прессовать со всех сторон, но осторожно. И киллеров его вычислить. Вот с ними можно будет побеседовать. И утюжком, и паяльником. А когда они заговорят, наступит время и Перстнем всерьез заняться. Вот тогда и посмотрим, кто из нас круче.
Перстень не подозревал, что над его головой сгустились грозовые тучи местного значения. Он в последнее время ждал неприятностей совсем с другой стороны. Илья Самойлович сидел дома, в своей комнате, в который раз просматривая цифры и непонятные условные обозначения на мерцающем экране компьютера. Здесь были все сведения об оружии, когда-либо побывавшем на его складе: вид вооружения, когда и сколько продано, сумма, доставшаяся ему от продажи. Посторонний человек, не зная пароля, никогда бы не смог добраться до информации, записанной на этой дискете. А если бы и смог, это бы ему ничего не дало. Потому что условные обозначения расшифровывались на другой дискете, тоже снабженной своим паролем.
Раздался стук в дверь и, не дожидаясь приглашения, в комнату проник дряхлый, сгорбленный старик, отец жены.
— Совсем бабы достали, — объяснил он причину своего визита. Объяснение, мягко говоря, грешило неточностью, поскольку в квартире имелась всего одна «баба» — его собственная дочь, жена Кольцова.