— А если спросят, как же я об этом узнал?
— Любой стоящий пахан обязан знать, чем его люди занимаются.
— А если станут интересоваться, почему я именно на них вышел?
— Ясно почему. Ты же не дурак, — в душе твердо уверовавший в обратное, продолжал вдалбливать Кощею Седой. — Сообразил, раз этот человек Перстня от Жереха заслонил, значит, в его делах большой интерес имеет.
— А что за вещь? — внезапно брякнул Кощей.
— Твое дело!? — не удержавшись, вызверился Седой. — Тебе надо просто сообщить о ней и ждать гонца.
— Да как же так! А вдруг она им сто лет не нужна? — забеспокоился Кощей.
«Боится, что я его подставляю. Совсем плохо», — подумал Седой. Разговор, казавшийся таким простым, начал неуклонно переходить на тупиковый путь. Пахан принялся раздраженно щелкать зажигалкой. Как же преодолеть недоверие Кощея, какие ему дать гарантии? И тут его осенило:
— Ты вот что. Если вдруг им эта вещь не понадобится, можешь смело все валить на меня. Мол, это Седой такую подлянку заделал.
— Ага, — с готовностью кивнул головой Кощей. Такой расклад его явно устраивал.
— И запомни. Выгорит дело — третью города будешь распоряжаться, а не одним занюханным вокзалом.
Долгорукий с изрядной долей изумления посмотрел на лежащую перед ним пухлую папку с бумагами. Свой человек, внедренный в окружение Перстня в самом начале работы москвичей с Ильей Самойловичем, честно отрабатывал свой хлеб, регулярно снабжая хозяев самой разнообразной информацией. Но у Долгорукого, вопреки прозвищу, руки до нее так и не дошли. «Столько всяких дел» — оправдывал он сам себя трафаретно-банальной фразой, которую, как попугаи, повторяют в каждом интервью все известные политики и деловые люди, скромно умалчивая о другой, не менее важной причине — качественно ином, чем у обычного человека, уровне отдыха.
Если бы Юрий Михайлович, возвратившись с работы, изо дня в день, из года в год пялился в экран телевизора, он бы нашел возможность вместо очередного стандартного боевика просмотреть эту папку. Но поскольку после окончания дел Долгорукому скучать не приходилось, донесениям в его жизни места не нашлось. А зря. Возможно, теперь ему не пришлось бы с таким усердием изучать жизнеописание Сынка, старательно подготовленное референтом. До него и раньше доходили слухи, что сын Перстня в подметки не годится своему отцу. Но то были только слухи, а теперь он столкнулся с фактами. И какими! Юрий Михайлович читал и не верил своим глазам.
Осенью пьяный Сынок завалился в публичный дом, находящийся под опекой Жереха, и требовал позволения бесплатно перепробовать всех девиц, чтобы он смог выбрать лучшую, услуги которой собирался оплачивать. При этом громко орал: «клиент всегда прав», чем привлек к происходящему ненужное внимание. Двое находившихся с Сынком приятелей едва успели увести его из заведения буквально перед носом у примчавшихся по вызову людей Жереха.
Зимой, опохмелившись после вчерашнего, травил собаками четырех «моржей», заявив, что будет держать их в ледяной воде, пока у них не отрастут бивни. Кольцову-старшему пришлось изрядно раскошелиться, чтобы замять этот инцидент. Весной едва не сорвал концерт известной рок-группы, пробравшись со своим телохранителем на сцену и намереваясь стучать на барабанах вместе с ударником. Был выдворен охраной музыкантов.
— Совсем распоясался пацан. А куда смотрит Перстень? Неужели не понимает, что вконец оборзевший щенок привлекает ненужное внимание и к себе и к своему отцу, а значит — и ко всем его делам! — аж засипел от возмущения Долгорукий.
Он и не подозревал, что самое главное ему оставили на десерт. История с милиционером, привязанным к статуе пионера-героя, окончательно вывела из себя Долгорукого. Не прибавляло уважения Сынку даже то, что он сам, без помощи отца, сумел уладить это дело. Человек, участвующий в рискованном предприятии и при этом способный беспричинно конфликтовать с милицией, должен быть устранен.
И вот тут начинались сложности. Нет, сама по себе ликвидация Сынка никакой проблемы не представляла. Шлепнуть такое безалаберное существо — по плечу даже начинающему киллеру, вооруженному обычным пистолетом. Загвоздка в Перстне, который безумно любит своего разгильдяистого отпрыска. Невозможно даже представить его реакцию на смерть сына. Если он заподозрит в этой акции Долгорукого, то способен даже сдать арсенал органам. А этого ни в коем случае нельзя допустить. Но и оставлять в живых сына Перстня — чистое безумие. Даже если уговорить отца, чтобы он отстранил своего наследника от участия в делах, связанных с арсеналом, риск останется слишком большим. Подобное решение нанесет слишком мощный удар по самолюбию парня, а таких неуравновешенных типов уязвленное самолюбие толкает на абсолютно непредсказуемые действия. М-да, проблемка.