Викинг не спеша завернул за угол и, резко ускорив ход, дернул к туалету. В дверях он едва не столкнулся с вальяжным мужчиной. Тот лишь сочувственно покачал головой: мол, во как тебя прихватило, парень, даже бикс не в состоянии донести куда следует.
Нырнув на всякий случай в кабинку, Викинг сорвал с себя резиновые перчатки, халат, шапочку, повязку и затолкал их в полиэтиленовый пакет. Оставив бикс в кабинке, он покинул место общего пользования и размашистым шагом направился к выходу. В клинике все было тихо, о смерти Кощея еще никто и не догадывался. Викинг вышел на улицу и смешался с толпой народа, толкущейся на автобусной остановке.
Пятнадцать минут тряски в переполненном потными людскими телами салоне — и он почти дома. Оставалось только пересечь небольшой сквер. Викинг шел, поглощенный собственными мыслями, и опомнился, когда его грубо схватили за плечо.
— Ты что, глухой или притворяешься?
Прямо перед собой Викинг увидел человека в милицейской форме. В голове колокольным набатом застучала мысль: «Неужели прокололся?»
Викинг с трудом подавил в себе желание сбить милиционера с ног и броситься в бегство. А тот грубо потребовал:
— Документы!
— Нету у меня с собой. А в чем дело?
— Нету значит. Тогда пройдем в отделение, — игнорируя вопрос Глеба, заявил страж порядка.
— Я же не совершал ничего противозаконного. В чем меня обвиняют?
— Пока ни в чем. Просто ты похож на человека, находящегося в розыске. Это официально. А между нами, — мент нехорошо улыбнулся, — рыло мне твое не нравится. Подрихтовать бы не мешало.
Несмотря на наглое заявление мента, у Викинга отлегло от сердца. Значит, убийство Кощея здесь ни при чем. Дело совсем в другом. Силовая структура потому и зовется силовой, что способна при случае по стенке размазать всякого, кто бесцеремонно попирает законы. Это в идеале. То есть во всем мире норма, а для нас идеал. Наша жизнь щедра на извращения, и силовые структуры в этом смысле исключением не являются. Сотрудники милиции, призванные бороться с преступностью, предпочитают работать по мелочам, не ввязываясь в выяснение отношений с серьезными группировками. Но сама специфика работы, психология пришедших туда людей, система обучения требуют кого-то хватать, бить, сажать. И что же делать, если из-за страха или корысти рука не поднимается на настоящих преступников? На кого выплеснуть не находящую применения силу? Правильно — на законопослушного, а потому неспособного дать сдачи или взятку гражданина.
Зацепивший Викинга мент был типичным представителем этой категории стражей закона. Причем, у Глеба появилось даже не предположение, а уверенность, что эта проститутка в погонах находится на содержании у одного из паханов города. Сузившимися глазами он впился прямо в лицо милиционеру и прошипел:
— А теперь слушай сюда, мусор. Если сейчас же не исчезнешь, я шепну пару слов Седому, и будешь ты до конца своих дней жить на одну зарплату. На такие деньги, что тебе паханы отстегивают, в вашем гадючнике желающих много найдется. Ты меня понял?!
Мент понял. Он немедленно отошел в сторону и, когда Викинг отошел на достаточное расстояние, прошептал:
— Тьфу ты, черт. Видно он и в самом деле в розыске. А я, козел, хотел его на понт взять.
— Мо, эй, Мо!
— Слусаю хозяина, — просунулась в дверь голова китайца.
— Я теперь не хозяин, а ученик. А ты — мой наставник. Будешь учить меня драться, понятно?..
О пропаже контейнера Перстень узнал раньше Долгорукого. Битый жизнью, Илья Самойлович при всей своей любви к сыну понимал, что на него нельзя целиком полагаться в серьезных делах. Поэтому во время операции с контейнером Сынка подстраховывал один человек. Увы, в тайну арсенала был посвящен слишком узкий круг лиц, и среди них невозможно было выбрать профессионала на все случаи жизни. Вот и человек, подстраховывавший Сынка, при всей своей преданности Перстню имел лишь смутные представления о методах наблюдения и контрнаблюдения. Хряща он заметил слишком поздно, и когда завел машину, тот уже пропал из виду. Тогда он помчался в арсенал и после долгого ожидания понял, что Сынок здесь уже не появится. Убедившись, что Сынок жив, но находится в крайне подавленном состоянии, человек немедленно связался с Перстнем.
Илья Самойлович по-прежнему находился в одной из лучших московских клиник. Болезнь оказалась слишком серьезной. Воспалилась правая почка, и, несмотря на проводимую опытными специалистами интенсивную терапию, ситуация медленно, но верно приближалась к критической. Отслуживший свой срок орган пришлось удалять. Как это часто бывает у немолодых людей, операция явилась слишком тяжелым испытанием для уставшего за долгие годы непрерывной работы сердца. В этом смысле состояние Ильи Самойловича врачи оценивали как прединфарктное. Не могло быть и речи о возвращении домой в течение нескольких недель. Однако и прикованный к постели Перстень был в курсе всех происходящих в Глотове событий.