Но, распрощавшись с арсеналом, не превратится ли он, подобно тому парню, в ненужного свидетеля? Да, превратится, но предварительно подстраховавшись, он сделает так, что мертвый будет в тысячу раз опаснее, чем живой.
Однако прежде чем расставаться с арсеналом, Перстень решил прояснить одно настораживающее его обстоятельство. Почему Долгорукий назвал убийцей сына Седого? Ведь у Ильи Самойловича с паханом были ровные отношения. Может, москвич назвал его имя, опасаясь, что с Жерехом Перстень решит покончить сам? Или Седой чем-то сильно не угодил Долгорукому, и он решил убрать пахана, заодно утолив жажду мести Перстня? Но почему тогда москвич не торопит с разборками? Неужели и в самом деле Седой?
И Перстень задумал разобраться в этом деле. Точнее, как говорят урки, взять пахана на понт. Тем более, что имелся отличный повод. Последующие события как-то отодвинули в тень нападение на арсенал, но ведь сам по себе это был факт из ряда вон выходящий, и, несмотря ни на что, данный вопрос следовало прояснить. Улучив момент, Перстень лично нагрянул к Седому:
— Хотелось бы знать, с чего это твои люди полезли с пушками на мою собственность?
Седой аж опешил от такой наглости. Хоть и находящееся под опекой, но по уголовной табели о рангах существо невысокого чина осмеливается предъявлять претензии вору в законе. Да и не известно, нужен ли еще Перстень своим покровителям. Но Илья Самойлович отлично знал, на что идет, заранее все просчитал и предупредил вспышку ярости пахана небрежно замаскированной угрозой:
— Ты невольно не только меня, но и таких людей затронул, что, если они об этом узнают, мне не сдобровать, а тебе и подавно. Так что лучше нам самим разобраться и в случае чего доложить: мол, все улажено, инцидент исчерпан, виновные наказаны. И не вздумай лгать — только хуже будет… Так в чем там дело?
Если бы у Седого было время на обдумывание, он бы в конце концов сообразил, как ему выйти сухим из воды — свалить все на Жереха, ненавидящего, как всем известно, бывшего антиквара. Но Перстень наседал с такой непоколебимой уверенностью, что Седой буквально физически ощутил присутствие за его спиной мощных сил. И пахан не выдержал, раскололся, сказал хоть и не всю правду, но большую ее часть:
— Мы за гадом одним охотились, который замочил наших кентов, ну, ты же слыхал об этом. И кто-то из «шестерок» сказал, будто видел, что он на твоем полигоне залег. Я, конечно, послал ребят. А как их встретили — сам знаешь.
— Ну а что с «шестеркой» той?
— Наказали, — сказал Седой, дав понять, что на разговор с главным свидетелем рассчитывать уже не приходится.
Именно этого Перстень и ожидал. Значит, врет пахан, не говорит о том, зачем ему понадобилось штурмовать арсенал. Ну и черт с ним. Главное — Седой признал сам факт нападения. А раз он осмелился замахнуться на арсенал, значит, вполне мог и убить сына. Но почему? Ведь они с Седым никогда не враждовали. Что толкнуло пахана на такие неожиданные действия?
Перстень всегда и во всем любил докапываться до сути, и теперь, вновь погрузившись в бурную деятельность, не изменил этой старой привычке. Информации о событиях в жизни преступной общины города у него хватало, а тут еще и Седой невольно помог, сообщив о некоем типе, устроившем планомерное избиение уголовников. Похоже, это и было ключом к разгадке. Перстень мысленно восстановил ход событий. Сначала две группировки уголовников едва не схлестываются между собой, затем лихорадочно начинают искать какого-то милиционера. То есть кто-то очень умело подставляет паханам ложные мишени. Так почему бы не предположить, что очередной такой мишенью был выбран он?
Доводы казались весьма логичными. И хотя у Перстня оставались некоторые сомнения, в данной ситуации он предпочитал, чтобы пострадало сколько угодно невинных людей, лишь бы не ушел от возмездия ни один виноватый. Так список будущих жертв пополнился еще одним, пока неизвестным, человеком. Впрочем, в данной ситуации Илья Самойлович не возражал, если с анонимом разберется Седой. Если успеет, конечно. Все-таки пахану неизвестный причинил куда больше неприятностей.