Выбрать главу

Арабские писатели, такие как Аль-Бируни и Аль-Кинди, на которых ссылался профессор Валиди, высоко оценивают два иностранных народа — франков и русов (или шведских поселенцев на территории Руси), способных изготавливать и оставаться неизменно верными своим мечам, сделанным из раскатанного мягкого железа и стали, которые оказываются лучше в холодных условиях, чем мечи, изготовленные из ближневосточной стали (она имеет другое название). Анализ меча этого типа, проведенный Орвиком, показывает, что дополнительные раскатанные листы, из которых изготавливали первоначальные болванки, состояли из стали с 0,2-процентным содержанием углерода и они были тоньше тех, что не имели углеродного наполнения, в свою очередь отражая точную связь между функциями меча и его орнаментом, представляющим широко распространенный и признанный исследователями лучшим рисунок, использовавшийся, таким образом, даже для создания насечки.

Щиты и кольчуги, изображенные на ковре из Байе, не являются типичными для ранних веков эпохи викингов; щит с остроконечным концом и длинная кольчуга сменили более ранние круглые щиты и короткую кольчугу, обнаруженные на рисунках с изображением воинов на камнях в Мидлтоне, хотя они заставляют предположить, что хорошо подогнанный остроконечный шлем с защитой для носа и щек использовался викингами на западе уже в начале X века. Более тщательно изготовленный шлем явился результатом развития тех моделей, что были найдены в Венделе или Саттон-Ху. Очевидно, данный тип сохранился и был изображен на некоторых камнях (например, на Нанбарнхольмском камне), но не являлся обязательной частью снаряжения каждого воина, которое считалось вполне завершенным при наличии копья и короткого ножа с одним режущим краем или сакса с характерным расширением позади острия, образующего угол.

Героические саги о норманнах сыграли второстепенную роль только в сравнении с их кораблями, оказав большое влияние на воображение народов, с которыми викинги сталкивались в своих походах. В переводах Уильяма Морриса и сэра Джорджа Дасента они убедительно свидетельствовали о том, что викинги постепенно переходили от безрассудной жестокости, проявляемой ими в отношении побежденного населения, к определенной лояльности. И их благородные порывы и стремление к порядку стали воспринимать в качестве типичной черты, свойственной "нашим скандинавским предкам", как начали называть викингов. В. П. Кер приводит очень необычное объяснение данной аномалии, когда вдруг жаждущий крови разбойник, отправляющийся в походы в иные страны, дома оказывается почтенным сельским жителем. Исследуя этот вопрос, необходимо учитывать, что лучшие примеры скандинавских саг были записаны и увидели свет благодаря деятельности современников Дж. Чосера, живших три века спустя окончания эпохи викингов. Нет никакого сомнения, однако, что в основе своей саги сохраняли сознательно культивировавшуюся традицию устной передачи информации, которая ни разу не прерывалась начиная с раннего периода эпохи викингов и поэтому может поведать многое об интересующем нас народе, но было бы опасно полагать, что те события и факты, которые излагались в сагах, являются истинной и непреложной правдой об эпохе викингов. Вот что В. П. Кер говорит о сагах: "это запись творившегося "беспредела" — история в прозе, рациональная и безучастная по характеру, взирающая на все события в беспристрастном свете. В целом саги представляют такой вид литературы, которому не нужно ничего перенимать ни от идей гуманизма, ни рационализма". Такая точка зрения справедлива не только в описании характера саг, но и вполне верна в формировании нашего представления об их авторах. Однако мы не должны заблуждаться, приписывая четкость и ясность в описании событий всем архаическим сказителям, которые в X веке сообщали, например, о визите Эгиля в Йорк, — приписывая в большей степени, нежели мы связываем достоинства "Гамлета" или "Макбета" Шекспира с Холиншедом или с утраченными английскими сагами, датируемыми X веком.

Мрачные описания, содержащиеся в "Речах Высокого", соотносимы с периодом викингов в большей степени, нежели уже слегка формализированный героизм некоторых персонажей саг, таких как, например, Гуннлауг или Гуннар. Подобный подход к описанию героев появился в сагах, поскольку те были записаны более поздними почитателями эпохи викингов, и поэтому оказались столь близки по духу переводчикам XIX века. Устная традиция, которую составитель саги использовал как сырой материал, возникла в эпоху викингов, и на ее основании мы можем представить, что захватывало народное воображение в то время. Однако литература периода викингов представлена в сагах только скальдическими поэмами, которые впоследствии цитировали различные авторы, поскольку полагали, что их строки были созданы в тот же период времени, к которому относились описываемые в сагах события. Данные поэмы не представляются нам совершенно удивительными и необъяснимыми, поскольку они всецело являются продуктом своей эпохи. Главный смысл их создания авторами заключается не в том, чтобы представить на наш суд совершенный стих или утонченность литературной идеи, так как сюжеты в скальдической поэзии обычно просты — это, например, восторг, в который викинга привели дары или хороший корабль, похвала конунга, обеспокоенность грозящей опасностью, — поэтому главное усилие автора направлялось в большей степени не на создание изящного повествования, а на конструирование сложного метафорического образа, должного свидетельствовать о некоем виде остроумия и искусности самого сказителя. Часто исследователи проводят аналогии между литературой и скульптурой, что нередко опасно, однако нельзя не признать, что искажение нормального синтаксиса и фантастическая сложность прорисовки частных и малозначительных элементов представляют в скальдической поэзии параллель с искажением и гипертрофированием образа животного, являющегося типичным для искусства викингов. Когда Харальд Суровый, возглавлявший последний набег викингов, произносит перед Стэмфордбриджем стихи по поводу предстоявшей ему битвы:

И встреч ударами Синей стали Смело идем Без доспехов. Шлемы сияют, А свой оставил Я на струге С кольчугой рядом, —

но затем немедленно извиняется за свою немногословность, заявляя, что "эти стихи не были достаточно хороши, мне придется сочинить лучше", и декламирует другую строфу:

В распре Хильд — мы просьбы Чтим сладкоречивой Хносс — главы не склоним — Праха горсти в страхе. Несть на сшибке шапок Гунн оружьем вежу Плеч мне выше чаши Бражной ель велела. (Сага о Харальде Суровом, 91, перевод стихов О. А. Смирницкой), —