Ой, дадут они Вале Распутину за повесть! Он не просто палец, а всю руку до локтя запустил в болячку, которая была когда-то раной, но сверху чуть зарубцевалась, а под рубцом гной, осколки, госпитальные нитки и закаменевшие слезы…»
Особая тема — влияние на творчество Астафьева Константина Воробьева. Вспомним, например, его повесть «Убиты под Москвой». Перекликаются уже сами названия (у Астафьева — «Прокляты и убиты»), смысл, заложенный в них, а ведь два произведения — Воробьева и Астафьева — разделяет три десятилетия: повесть «Убиты под Москвой» была впервые опубликована в «Новом мире» в 1963 году.
Вот что, например, писал об этой книге Евгений Носов: «Открытие, что Константин Воробьев мой земляк (оба они родились на курской земле. — Ю. Р.), пришло не сразу, исподволь, через его книги. Впервые я прочитал его более десяти лет назад, когда он был уже зрелым мастером. Это была повесть „Убиты под Москвой“. В общем потоке тогдашней литературы о войне она остановила меня, как останавливает в картинной галерее, повергает в волнующее смятение, скажем, суриковское полотно „Утро стрелецкой казни“. Повесть эта, будучи воистину оптимистической трагедией, поразила меня, как и все его последующие произведения, остротой и дерзкой смелостью письма, предельно обнаженным драматизмом, от которого буквально холодело сердце, каким-то особенным крутым замесом сюжета, человеческих судеб и характеров, своеобразием самой техники раскованного, энергичного мазка. Уже тогда я понял, что имею дело с писателем, обладающим недюжинной натурой и непростой личной судьбой».
Влияние Воробьева на творчества Астафьева — очевидно. И не только потому, что между ними возникли дружеские отношения — само по себе это еще ничего не значит. Куда важнее, что в 1965 году он вступился за писателя-фронтовика, за которого основательно взялся одиозный литературный критик Гр. Бровман, и опубликовал в его защиту статью в газете «Литература и жизнь» (позднее — «Литературная Россия»), Статья небольшая, поэтому приведу ее с незначительными сокращениями:
«Бывает так: читаешь рассказ или повесть, и все время чудится тебе человек, который по лености или недомыслию не запасся на ночь дровами. И сидит он, бедный, один в ненастную ночь, скучно коротает ее при чуть теплящемся огоньке — как уж совсем замирать огонек начнет, он палочку подбросит, потом еще, потом еще…
А есть писатели другого склада. Они, не жалея, валят в костер весь свой запас, всю свою энергию… Чтоб горело. Чтоб ярко было!
Вот за это яркое, порой стихийное горение мне нравится писатель Константин Воробьев, человек самобытного таланта.
Критикой К. Воробьев совсем не избалован. Более того, две его повести: „Крик“ и „Убиты под Москвой“, напечатанные — одна в „Неве“, а другая — в „Новом мире“, — как только появились, были раскритикованы…
Итак „Убиты под Москвой“. Кто? Рота.
И не просто рота, а рота кремлевских курсантов. И оттого, что она не просто рота, трагедия ее по-особому страшная, и хочется кричать от боли. В иных местах, читая повесть, хочется загородить собою этих молодых ребят… идущих на позиции с парадным, шапкозакидательским настроением.
Курсанты окапываются, ждут боя, фашистов, а дожидаются… отступающих наших солдат, растерзанных страхом. Курсанты стали презирать, ненавидеть за трусость этих солдат, особенно их генерала.
А к вечеру капитан Рюмин, командир курсантской роты, выясняет, что они уже окружены, их уже обошли и окапывались они зря… Им просто-напросто надо выходить из окружения и пробиваться к своим.
Чтобы не убить веру в свою силу у этих парней… капитан Рюмин решает дать им возможность „не просто так“ отступать, а с победой.
Курсанты ночью атакуют впереди лежащее село, занятое гитлеровцами, которые до того „охамели, — как говорит лейтенант Гуляев, — что спят в кальсонах“.
И вот ночной бой, жестокий, сокрушительный.
Потом, после боя, лейтенант Алексей сходит посмотреть на застреленного и додушенного им врага.