Не случайно философские размышления о природе зла, которые Гюго раскрывает в романе «Человек, который смеется», связаны с фигурой Баркильфедро, ставшей образом-символом. «Таких скрытых и ядовитых людей больше, чем мы думаем. Они зловеще шныряют вокруг нас. Зачем они существуют на свете? Какой мучительный вопрос!» — восклицает автор, добавляя, что «печальные взоры философов всегда устремлены к той сумрачной вершине, которую именуют роком и с высоты которой огромный призрак зла бросает на землю пригоршни змей» (10, 236).
Излив весь пафос негодования, сарказма и возмущения против злого и развращенного мира королей, аристократов и царедворцев, писатель противопоставляет ему мир бедняков, где среди несчастий и нищеты открываются лучшие ценности человеческой души.
В своих героях — Гуинплене и Дее — автор намеренно сосредоточивает всю совокупность человеческих несчастий.
Но ни шутовская маска Гуинплена, ни слепота Деи не могут отнять у них духовной красоты. «Сирота опиралась на сироту. Урод опекал калеку. Двое одиноких нашли друг друга», — говорит писатель. Глава, в которой рассказывается о взаимной любви этих двух бедняков, носит выразительное заглавие «Лазурь среди мрака».
Одной из самых благородных и оригинальных фигур романа является и бедняк Урсус, который, отказывая себе в самом необходимом, принимает в свое жилище на колесах, а затем воспитывает двух бездомных и изуродованных детей.
Скоморох Урсус с его ироническим складом ума — родствен поэту Гренгуару из «Собора Парижской богоматери». Урсус — тоже немного философ, немного поэт, а также фокусник и врачеватель. И обрисован он с тем же добрым юмором. Оба эти персонажа — так же, как и Летьери из «Тружеников моря», — примечательны тем, что они имеют свои собственные, независимые взгляды на современные им общественные порядки. В «Соборе Парижской богоматери» Гренгуар высказывал весьма критические суждения о царствовании Людовика XI; в «Тружениках моря» Летьери осмеивал современную церковь; в «Человеке, который смеется» Урсус путем иронических сопоставлений красноречиво подчеркивает чудовищный контраст между миром богатства и миром нищеты.
В то же время Урсус — гораздо более зрелый, чем Гренгуар, философ и поэт бедноты. В своих балаганных представлениях он показывает народу нечто куда более глубокое и поэтическое, чем скучная средневековая мистерия Гренгуара. С помощью его философской пьесы «Побежденный хаос» Гюго стремится довести до сознания читателей свою собственную идеалистическую философию: мысль о преображении человека с помощью созидающей силы духа и о конечной победе светлого начала над силами тьмы. Эти «грубые увеселения» простого народа автор противопоставляет забавам высокородных джентльменов, которые развлекаются петушиными боями.
Не ограничиваясь образами Гуинплена и Деи, в которых средствами романтической символики воплощены народные страдания, и Урсуса, который философски раскрывает подоплеку этих страданий, Гюго вводит в роман прямые зарисовки народной нужды, увиденной Гуиппленом с высоты балаганных подмостков: «В этой толпе были руки, умевшие трудиться, но лишенные орудий труда; эти люди хотели работать, но работы не было. Иногда рядом с рабочим садился солдат, порой инвалид, и перед Гуинпленом вставал призрак войны. Здесь Гуинплен угадывал безработицу, там — эксплуатацию, а там — рабство» (10, 309).
Резкое противопоставление двух миров проходит через весь роман не только в контрастности характеров и чередующихся глав, но и в самой языковой ткани произведения, в иронических сентенциях Урсуса, так же как и в горьких раздумьях Гуинплена:
«Какое счастье для народа — иметь двадцать пять герцогов, пять маркизов, семьдесят шесть графов, девять виконтов и шестьдесят одного барона… — горько шутит Урсус. — Велика, подумаешь, важность, если при этом кое-где и попадаются кое-какие лохмотья!.. Лохмотья так лохмотья! Зато рядом с ними — пурпур. Одно искупает другое. Велика важность, что на свете есть неимущие! Они служат строительным материалом для счастья богачей».
«Да, — задумчиво прошептал Гуинплен, — рай богатых создан из ада бедняков» (10, 316–319).