Тогда-то и началось славное единоборство поэта со сворой версальских палачей и мировой реакцией, которая за ними стояла. Гюго не побоялся и в этот раз громогласно выступить против реакции на стороне побежденных.
25 мая 1871 г. министр иностранных дел Бельгии объявил, что бельгийское правительство воспрепятствует вторжению в Бельгию бежавших из Франции коммунаров, которые «должны быть изгнаны всеми цивилизованными нациями». 27 мая Виктор Гюго, находившийся еще в столице Бельгии Брюсселе, опубликовал в газете открытое письмо, в котором выразил протест против заявления бельгийского правительства и во всеуслышание объявил свой дом убежищем для преследуемых коммунаров. «…Ищущий убежища коммунар будет принят в моем доме, как побежденный у изгнанника, — писал Гюго. — …Пусть человек, объявленный вне закона, войдет в мой дом. Попробуйте схватить его там! Если явятся ко мне, чтобы арестовать бежавшего коммунара, пусть арестуют вместе с ним и меня. Если его выдадут, я последую за ним. Я займу место рядом с ним на скамье подсудимых, и подле защитника Коммуны, осужденного версальскими победителями, увидят защитника республики, изгнанного Бонапартом».
В ответ на это смелое заявление Гюго получил много приветственных телеграмм и писем, но в ночь с 27 на 28 мая на его дом, в котором, кроме старого писателя, находились только женщины и дети, было совершено нападение реакционной банды — человек пятьдесят «золотой молодежи» Брюсселя ломилось в двери; они разбили камнями окна и люстры, оглашая улицу криками: «Смерть Виктору Гюго! Долой Виктора Гюго! На виселицу его! На фонарь!» и т. д.
30 мая бельгийское правительство вместо того, чтобы арестовать хулиганов, прислало писателю официальное предписание: «Господину Виктору Гюго, литератору, 69 лет, немедленно покинуть королевство и впредь сюда не возвращаться». 1 июня 1871 г. Гюго выехал из Бельгии, заявив, что он не смешивает народ с правительством и благодарит бельгийский народ за оказанное ему гостеприимство.
С этих пор и почти до самой смерти деятельность Гюго неразрывно связана с героями павшей Коммуны. Гюго справедливо остался в памяти потомков как мужественный защитник коммунаров.
Голос Гюго — громкий, страстный, негодующий, — снова загремел на весь мир, как во времена «Возмездия» и «Наполеона Малого», когда он выступал против декабрьского переворота Луи Бонапарта. Теперь этот голос прозвучал в сборнике стихов «Грозный год», опубликованном поэтом в апреле 1872 г.
Хронологический принцип построения сборника — из месяца в месяц, с августа 1870 по июль 1871 г. — делает его своеобразным поэтическим дневником тех знаменательных лет, когда события мирового значения, развертывавшиеся во Франции, привели ее к первому опыту пролетарской диктатуры. Именно этим и определяется то совершенно особое место, которое «Грозный год» занимает в творчестве Гюго.
Осознание исторической важности происходящего, чувство ответственности поэта перед судом истории, как и в памфлетах «Наполеон Малый» и «История одного преступления», снова диктуют ему страстные и гневные показания.
— говорит поэт в лирическом прологе «Я начал свой рассказ про грозный год страданий».
По своему обличительному пафосу, так же как и по энергии и неистовости языка, сборник «Грозный год» чрезвычайно близок к книге «Возмездие». Однако есть и существенная разница между двумя шедеврами политической поэзии Гюго. «Грозный год» лишен той внутренней монолитности, которая была присуща «Возмездию», ибо в стихах «Грозного года» запечатлелись не только гнев и возмущение, но и глубокие внутренние противоречия, боль и терзания поэта. Недаром в стихотворении «О, время страшное! Среди его смятенья…», помеченном апрелем 1871 г., т. е. одним из самых драматических месяцев Коммуны, автор сам говорит о своем «суровом, горестном, истерзанном стихе», сопровождая эту строку необычайно красноречивым лирическим признанием: