Но когда Фуллер-Мэтлэнд поговорил с ней после представления, он обратил внимание на важный технический вопрос: как бы ему хотелось увидеть рубато в композициях Шопена, отраженных в ее танце. Потом он говорил: «Она проходила через одну или две пьесы Шопена, пока ей не удавалось найти правильный ритм». Но маловероятно, что Изадора быстро научилась рубато, которое представляет собой смысл в интерпретации работ Шопена. Рубато – это искусство, которое незаменимо в исполнении кантилены Шопена. Искусство, которым большинство пианистов, к сожалению, не овладели даже сегодня. Не нуждающееся в точности метронома, рубато требует полной свободы выражения внутри ритмически написанного рисунка композиции, и является абсолютно индивидуальным. Тем не менее, оно требует хорошего слуха и музыкального знания, и, более того, хорошего вкуса. В противном случае оно ведет к напыщенности в танце, которая произведет совершенно неприемлемый эффект.
Если Изадора, являясь примером человека с хорошим слухом, и не могла уловить полную значимость рубато под влиянием момента, вопрос выражения рубато, должно быть, глубоко увяз в ее сознании. На самом деле она разрабатывала идею гораздо дальше. Много лет спустя она рассказала мне, что Аргентинское танго должно танцеваться не под ритм музыки, а против него.
По совету Фуллер-Мэтлэнда и музыканта сопровождения на клавесине на ее второй и третий концерты 4 и 6 июля 1900 года в Новой галерее она перемежала танцы чтением стихов под музыку. Она танцевала три прелюдии Шопена, Вальтца в си-диез миноре мазурку – в а-миноре, «Весну» Мендельсона и продолжила менуэтом из «Орфея» Глюка.
В дополнение к этим публичным выступлениям Изадора танцевала в постановке Бенсона по пьесе Шекспира «Сон в летнюю ночь». Ту же самую роль в сказочной сцене, которую она раньше танцевала в постановке Дейли. Но она никогда «не шла дальше», как она говорила в компании Бенсона. Со своими представлениями в Новой Галерее и через личное знакомство с Чарльзом Алле она познакомилась с «высшими интеллектуальными и художественными личностями в Лондоне». Несмотря на это, театральные и концертные менеджеры не выказывали никакого интереса в продвижении ее творчества.
Всего лишь немного улучшив свою финансовую ситуацию, Данканы провели год чуть лучше, чем ожидали, в течение которого Чарльз Алле познакомил Изадору с Генри Ирвингом и Эллен Терри. С репетруаром Шекспира и вместе с ней они посетили итальянскую труппу, в которой участвовала Элеонора Дузе. Безграничное преклонение Изадоры перед этими личностями и позже ее близкая дружба с Терри и Дузе началась с этого первого знакомства с их творчеством. Реймонд был нетерпелив. Весной 1900-го он уехал в Париж.
Он быстро освоился в Париже. Что включает в себя традиционное знакомство с мидинеттой. (Легкий роман с молодой парижанкой, которая разбирается в культуре и моде). Реймонд продолжал поторапливать Изадору и маму, чтобы они присоединились к нему в Париже. Без определенного плана на выступления Изадора тоже стала нервничать, несмотря на то, что она получила опыт и познакомилась с уважаемыми людьми артистического мира Лондона. В конце лета 1900-го она и ее мать собрали свои немногочисленные пожитки и уехали в Париж – город, который, несмотря на частые поездки по Европе и несколько визитов в Соединенные Штаты, должен был стать ее домом до конца ее дней.
Глава IV.
Их первым впечатлением было удивление при появлении «моего маленького брата Раймонда», как Изадора называла его, когда он встретил их на станции. Возможно, чтобы не привлекать внимания в своем временном жилище в Латинском квартале, куда он их привел, он отрастил длинные волосы, завивающиеся за ушами, и был одет в свободную кофту, ниспадающий галстук и вельветовые штаны.
Из-за того, что никто из них не знал французского, а словарный запас Раймонда состоял из двух слов «chercher» и «atelier», последнее из которых не обязательно означает студию художника, но также может быть любой лавкой, они остановились в конце дня в лофте над печатной фабрикой в квартале Монпарнасс. Только ночью, когда машины печатного пресса продолжали их будить, они поняли, почему цена за их апартаменты была настолько низкой. Но они уже заплатили за месяц вперед, поэтому они там остались на это время. Ночной рокот машин имел один плюс – с пяти утра Изадора и Реймонд отправлялись изучать город, который заворожил их даже больше, чем Лондон. Они обнаружили для себя Лувр, где они проводили дни, изучая шедевры искусства. В частности, в комнатах с коллекциями греческих ваз. «Но я была особенно восхищена группой Карпо перед Оперой». Изадора все еще помнила, когда говорила со мной об этом много лет спустя.