В первый раз после тех дней, когда в театральной труппе Лои Фуллер Изадора видела лесбийские ухаживания, она столкнулась с довольно деликатной ситуацией. Она не могла сейчас, как когда-то, в свои ранние двадцать лет телеграфировать своей маме. Чтобы та пришла и спасла ее от домогательств одной из танцовщиц труппы. Проведя свою жизнь в компании поклонников-мужчин, она была неопытна в парировании ухаживаний страстных женщин без нанесения ущерба их чувствам. И все же она знала, что все ее проекты, судьба ее школы, ее дома были доверены этому обществу. И что ей нужно использовать экстремальную дипломатию в персональных вопросах, которая была абсолютно чужеродна ее натуре. Также было ясно, что в то время, как комитет рисовал для нее будущую жизнь в блаженной безопасности, ее текущие нужды были вне забот комитета. Таким образом, контракт на ее мемуары со значительным авансом был ее единственной надеждой.
Процесс написания ее мемуаров, их обсуждение и их последующая публикация не дала бы богатой почвы для газетных выдумок. Я должен был бы предпочесть не называть имена авторов этих фиктивных историй, нежели чем оказывать им чрезмерную честь упоминанием в книге об Изадоре Дункан. Но так как в этой книге моя цель описать прямо и точно жизнь и работы Изадоры, я чувствую обязанность упомянуть эту хронику, достаточно длинную, чтобы дать анализ полной ситуации, окружающей ее мемуары, которую я могу засвидетельствовать лично.
Я должен сказать в этот момент, что я знал достаточно хорошо практически всех людей в то время связных тем или иным образом с Изадорой. И особенно тех авторов книг и статей, написанных после ее смерти. Исключением был мистер Сьюэл Стоукс, который сказал в своей книге «Изадора Данкан. Личный портрет», что Изадора представила нас в Ницце. Я не помню ту встречу, и я точно не видел мистера Стоукса после этого. Определенное количество этих авторов говорили обо мне в самой льстивой манере, и все же предпочитали маскировать меня под вымышленными именами, которые не существуют ни в одном языке, и, возможно, определяется их невежеством в русском языке. Проблема с большинством их статей, относящихся ко мне, проста: я не был в местах и не жил в отелях или квартирах, куда их сочинения меня помещают. А также не произносил ни единого слова из предложений, которые они мне приписывали. Другими словами, я находил их записи обо мне очаровательными и даже информативными.
Окружение из льстецов Изадоры, богатых на оптимистичные предсказания и обещания, клянущихся в вечной преданности, было вовлечено в самые сложные интриги и обманы, они запутали ее уже истощенный разум. В то же самое время это заставило ее за неимением лучшего играть в игру и верить в то, во что верить было нельзя.
У нее не было трудностей в общении с мужчинами-гомосексуалами. В действительности, она думала, что их кокетство, их заигрывание, их ревность, даже если не всегда казались правдоподобными, были хотя бы трогательными. С ее материнским отношением она всегда была готова поддержать того, кто был оставлен его партнером. Каким-то образом она всегда имела такие пары рядом. За ее счет они поддерживали компанию с ней в Париже и в Ницце.
Один из двух действительно несносных молодых людей, которых она называла «маленькие голуби», являлся секретарем Изадоры, а также записывал продиктованные ею мемуары вместо мисс Никсон, которая, наконец-то, была уволена. Я никогда не видел ни единой строчки, написанной им. И его функции как секретаря никогда не выходили за пределы передачи счетов за напитки, ланчи и обеды.
Марель Геранд был милым куклоподобным мальчиком, который мечтал стать актером, но которого в то же время я находил хныкающим в руках Изадоры из-за неверности Уолтера Шоу. За исключением злобных слухов об Изадоре, которыми они обменивались со своими лесбийскими подругами, они были безвредны, не вызывали в Изадоре какого-либо беспокойства. Так как они были бесполезны в любом практическом занятии, их взаимоотношения с ней были ограничены сопровождением ее в поездках до Ниццы, а также до ресторанов, когда у Изадоры были деньги оплачивать счета. Тактично они держались подальше, когда у нее не было наличных.
После смерти Изадоры они не оставили следов об их дружбе с ней. Все было иначе в случае с Алланом Россом Макдугаллом, который в 1916 сопровождал Изадору в ее небольшой поездке на Кубу. Но, тем не менее, его функции секретаря закончились по возвращении в Соединенные Штаты. Он продолжал видеть Изадору достаточно часто в Париже, и на одном мероприятии в Ницце. Сразу же после смерти Изадоры он поехал в Россию, где в сотрудничестве с Ирмой собрал из писем Изадоры и воспоминаний Ирмы книгу, которую я уже называл: «Русские дни Изадоры Данкан». В этих мемуарах Макдугалл очень осторожен. Даровал себе титул «определенного» друга Изадоры. Это было бы так же безобидно, как и множество подобных утверждений, которые были выдвинуты за все время, если бы Макдугалл не сделал из этого основу для утверждения своей неопровержимости. В предисловии к своей поздней книге «Изадора, революция в искусстве и любви» опубликованной около тридцати лет спустя после первой книги, сделанной с Ирмой, он говорит: «международная легенда в течение ее собственной звездной жизни с тех пор выросла вокруг ее имени и таланта в спутанный и раздутый клубок мифов, дезинформации и полную потерю смысла». И все же за исключением его открытия фактов о раннем расцвете Изадоры, с помощью своих личных исследований он нашел информацию из ее мемуаров, в которых, как он сам думал, Изадора «иногда сходила со строгой дороги правды в несуществующую страну фантазий»… - Так же как из росскозней, слухов, дезинформации, которую только Мэри Дэсти могла предложить, так и он сам добавил еще одну историю к спутанному и раздутому клубку мифов. И так далее. За более, чем шесть месяцев до смерти Изадоры он прекратил свои посещения.