ГЛАВА XLII
Изадора отвергла возвращение в отель «Лютеция». Он не принес ей ничего, кроме невезения, говорила она, снова ссылаясь на аналогию с «Луизитанией». Она сказала, что попытается открыть новую Студию-Отель на улице Даламбр в Монпарнасе. Этот маленький отель помещался позади Café du Dome. С La Rotond, Select и несколькими другими и несколькими другими он служил постоянной резиденцией артистического общества Парижа, которое, подобно толпе американских эмигрантов, интересовало Изадору в наименьшей степени. В противоположность слухам, она никогда не ходила по таким богемным местам в течение многих месяцев проживания в Париже.
Но ее апартаменты, разновидность дуплекса, состояли из студии и ванной на одном этаже и спальни с маленьким балконом и неприметной студией на втором этаже. Они стали центром наиболее лихорадочных действий с момента, как она оплатила все сама, ее новой основной штаб-квартирой. С утра и до позднего вечера Изадора принимала разные звонки, хотя большая их часть была просто лишней тратой времени, и отнимала ее силы. Она верила, что рискует упустить шанс какой-нибудь важной новости о продаже ее дома или звонка по поводу ее мемуаров. Ее деловое могущество было местной сплетней, которая не интересовала Изадору. Последняя неопределенная информация о пожертвованиях для сохранения ее дома, которую она никогда не могла понять, или напоминание о включении в ее мемуары той или иной особенной истории, только запутывало уже намеченные планы работы. Или давало случай встретить кого-то, кто несколько лет искал возможности высказать лично свое восхищение ее искусством.
Итак, воспоминания существовали в отрывках, некоторые части были написаны Изадорой от руки, наиболее разрозненные записи изложены последовательно, другие уже перепечатаны на машинке. «Ну, я написала две тысячи слов, а все еще девственница» - так она говорила тем, кто наводил справки о прогрессе в ее мемуарах. И, хотя это было малой частью ее мемуаров, чтобы показывать это издателям, Изадора запаслась несколькими предложениями для серийного издания ее рукописи. Это, уверяла она, означало великую денежную сделку, возможно, даже большую, чем настоящая публикация ее книги, и определенно большую, чем любое продвижение будущих отчислений, на которые она надеялась в связи с контрактом на книгу. Когда, в будущем, она услышала, что группа, представляющая американский журнал, хочет увидеть ее в «деле», то пришла в волнение, как когда-то прежде, когда мы ожидали мистера Ван Магдена в студию в Ницце.
«Мы просто не можем упустить этот шанс» - повторяла Изадора, как тогда, когда была окружена особенными, купленными цветами в одной и другой вазе, создавая правильную атмосферу для счастливого случая. «И ты, - сказала мне Изадора, положив свои руки на мои плечи, - «ты должен, ты знаешь, что…».
«Вести себя как-то?» - спросил я.
«Нет, нет. Ты должен обещать мне поиграть для меня, когда я буду танцевать для них. Да, просто в этот раз. Это очень важно».
На вечере Изадора дала точные инструкции швейцару не пускать никого в ее апартаменты, кроме группы гостей, которых она ожидала. Мы всегда открывали около десяти часов вечера. Несколько мужчин и женщин колотили в дверь, так как они двигались гурьбой в студию.
Одетые в вечерние одеяния, они, очевидно, явились из короткой поездки по Парижу. С шутками выбирали и передвигали кресла для своего удобства. После падения в кресло один из мужчин вынул длинную сигару изо рта и крикнул недоумевающей хозяйке: «Хей, послушай, Изадора, расскажи нам об искусстве».
«Да, Вилл, это правильно» - сказал другой.
Изадора могла бы попросить их уйти, и оставить, таким образом, прежним ее отчаянное финансовое положение. Или провести дело дипломатически с потенциальным покупателем серийных прав на ее мемуары.
На предложение гостя Изадора улыбнулась и сказала, что она так и сделает, если я сыграю что-нибудь сперва, чтобы все прониклись надлежащим настроением. Я не помню, что я играл, но мой выбор, должно быть, был неправильным, потому что вскоре я был прерван их комментариями: «О, остановись! Сыграй нам что-то огненно-русское, Сарнов… Или это Сараф? Скажи, Джим, я никогда не умел произносить эти русские имена. Вы русский, нет? Не знаете ли чего-нибудь огненно-русского?». И, в основном для веселья его друзей, он начал стучать ногами и хлопать в ладоши, показывая ритм воображаемого русского танца.