К счастью для Изадоры, ее гости привели с собой водителя такси для демонстрации правильного демократического духа. Он был тихий, с хорошими манерами и, казалось, был искренне тронут ее танцем несколькими минутами позже. Контролируя себя в создавшейся невыносимой ситуации, Изадора полностью посвятила себя ему, ибо он был единственным, кто не прерывал ее грубыми замечаниями, когда она говорила о свободе, в которой она получала удовольствие от создания прекрасного, вместо рассказа американской публике о незначительных деталях ее личных похождений.
Затем она просто обозначила несколько жестов танца, который она сочинила в память русских мучеников революции, она попыталась объяснить ему словами, что она хотела передать в танце. Она говорила о людях, которые погибли для него и для свободы его детей в борьбе против «малодушной буржуазии», она говорила, что Ленин – единственный спаситель человечества. Чем больше ее прерывали грубыми и насмешливыми замечаниями, тем более «революционным» становился экспромт ее политической речи, и каждый кричал одновременно: «Вы хотите революции?» «Коммунизма?» «Да здравствует Франция!» «Мы лучше вернемся в старые добрые Штаты». И все серийные права вылетели за дверь.
Измученная, Изадора почти упала в свое кресло. «Ты слышал, что сказали их самки: «О, мисс Данкан, ваши воспоминания должны быть захватывающими! Мы с таким волнением прочтем их!». Что им необходимы фотографии, и что бордели они все посетят, чтобы узнать кое-какие вещи, необходимые в любви. О… черт с ними, так или иначе! Люди говорят, я пью. Ну, как можно быть с ними лицом к лицу без этого?».
В связи с этим замечанием Изадоры – «Люди говорят, я пью», - я бы хотел присоединиться к тем, кто знал Изадору достаточно хорошо, чтобы сказать, что она не была алкоголиком. Я никогда не видел Изадору пьяной, фактически, не слышал о том, что она пила. Я был довольно удивлен доказательством этого, когда мы прибыли в Ниццу в конце 1926 года. В то время, как Изадора была занята ничегонеделанием, сокращая расходы, лежа долгими часами в шезлонге на балконе, я, рассматривая книги, открыл стену кабинета, где я брал книги в книжном шкафу. К моему удивлению, все полки были заставлены ликерами всех сортов. Несмотря на то, что Изадора знала об этом, она никогда не «наливала себе», потому что она говорила: так как я не пил, она не будет пить сама. И что это вряд ли можно назвать философией пьющего человека.
Но, поскольку я отказался спорить против этого общепринятого уже долгое время мифа, я был очень рад увидеть следующее заявление Ирмы Данкан:
«Я должна прервать свою историю здесь, чтобы указать и исправить некоторые популярные неправильные представления. За все время моей жизни с Изадорой я никогда не участвовала в так называемых «оргиях», устроенных ею или кем-либо еще, как любили неправильно представлять газеты. Вечеринки с шампанским и ужином, когда гости танцуют, выделывая смешные коленца, и, как правило, в общественных местах, точно не могут быть названы «оргиями»! Это случается каждый день в социальном мире, я знаю это как праздники большинства людей, которые бывают у них по крайней мере раз в жизни.
Вне связи с коктейлями перед едой, ни кто-то из наших девочек, ни Изадора, даже не притрагивались к выпивке или тяжелым ликерам. Наши европейские вкусы были сосредоточены на винах. Только после сорока, после ее замужества в России, и под его пагубным влиянием, она приобрела навык к сильным напиткам. Но никто не мог честно обвинить ее в том, что она стала алкоголиком в ее последние годы. Это, насколько мне известно, грубая клевета».
Кроме того, я видел дорогих друзей Изадоры, наполняющих ее стакан, помогая ей «забыть», или «быть в лучшем настроении», или без повода. Они, возможно, придумывали это не ради Изадоры, а для себя. Так же, как и в случае с Сергеем Есениным, чьи друзья предпочитали видеть его пьяным, а не трезвым.
К счастью для Изадоры, которая была так подавлена, что не могла написать хотя бы единую строчку в ее мемуарах после «визита серийных прав», Вильям Бредли, ее литературный агент, приехал из Нью-Йорка с контрактом на ее книгу. В соответствии с его условиями, две тысячи долларов на продвижение должно было остаться в руках Бредли или быть потраченными Изадорой по своему усмотрению при получении у нее определенно количества страниц ее рукописи. Она также получала другие пять тысяч долларов, если она завершала рукопись до конца мая. Это, конечно, был абсурдный пункт контракта, это было бы невозможно даже для профессионального писателя – завершить рукопись, начало которой не было должным образом сделано.