«Это не очень хорошо» - сказала Изадора, ссылаясь на контракт, особенно, когда она сказала о манере, в которой Бредли, которого она называла «мой десятипроцентный человек», был уполномочен действовать с ЕЕ деньгами. «Но я подписала это, - сказала она. – И теперь я должна идти и окончить это. Я никогда не ставлю свою подпись на контракте, который я не смогу выполнить».
И Изадора начала ревностно работать, но хаотично. Или потому, что она не была в «правильном настроении», или не была «вдохновлена», или потому, что она была прерываема ее друзьями, которые приносили ей хорошие или плохие новости, или не приходили, чтобы оставить ее в покое. Затем, в отчаянии, она объявляла мне, что она не может дольше оставаться и видеть розовые стены ее студии, и что она просто должна «изменить идеи»: пойти в театр, на выставку картин или даже в цирк.
В течение этого периода было три последних события, насколько мне известно, с которыми связывается имя Изадоры, во-первых, в прессе, и позже в книгах, написанных о ней. Первым была посадка Карла Линдберга во Франции 21 мая 1927 года, когда, в соответствии с версией Мэри Дэсти, Изадора «простояла всю ночь в Ле Бурже и увещевала толпу французов в то время, как они начали терять надежду, говоря, что он приедет и затем, чуть не задохнувшаяся, была растерзана потрясенной толпой, когда он в конце концов приземлился. Она прошла весь путь назад в Париж триумфатором… В следующие несколько дней она была потрясена до глубины души гибелью двух юных французских летчиков, Нюнгессора и Колли. Нюнгессор был нашим очень дорогим другом».
Ничего даже отдаленно напоминающего измышления Дэсти не случалось. Вскоре перед 27 мая Изадора получила чек от Августина* как подарок ко дню рождения, и Изадора, особенно одинокая в выходные дни, когда «все» уезжают, приняла решение отпраздновать свой день рождения на неделю раньше, 21 мая, походом на ланч в ее любимый ресторан Шантили. Перед выходом, в машине, которую Изадора наняла по такому случаю, мы, подобно всем остальным в Париже, слышали, что американский летчик был на пути через Атлантику. Его имя было искажено, с опечаткой, имя «Линдберг» не звучало американским для кого-либо. Так как только за две недели до этого, 8 мая 1927 года Франция была опечалена потерей Нюнгессора и Колли, которые, пересекая океан на запад, погибли над Атлантикой. Изадора не рвалась, в частности, в поездку в Ле Бурже, хотя это было недалеко от Шантили. Но наша экскурсия была одной из тех «изменяющих идей». И, рассматривая толпы людей, ожидающих летчиков, чье прибытие будет служить этой цели, мы поехали в Ле Бурже и, поднялись на маленькую террасу на верху постройки, которая служила точкой наблюдения за прибытием и отлетом самолетов. Там было более двадцати французов, которые аплодировали нескольким французским самолетам, успешно делающим петли над полем. С криками «Ура авиации Франции!» толпа стремилась выразить свои чувства, которые не удалось воплотить Нюнгессору и Колли. Это было ошибкой – поверить, что американцы могут преуспеть в таком подвиге. Так они выражали свои чувства все громче, Изадора и я были только вдвоем говорящими по-английски в группе. Далеко от «пламенной толпы» Изадора прошептала мне, что, возможно, было бы мудрее для нас спуститься вниз в ресторан на нулевом этаже.
Вечерело, мы сидели после обеда, который еще не оставили, когда могли бы услышать грустные новости. Но внезапно было объявлено, что американский самолет прошел над Англией и через мгновение ожидается в Ле Бурже. Все бросились в двери. Я толкнул их, открывая для полицейского, который был охранником. Он смотрел вверх в воздух. Самолет кружил над полем, были включены сильные прожекторы, и затем мы увидели маленький самолет на земле, к которому толпа, вытаптывая все своими ногами, бросилась.
Мы увидели, как кого-то несли на людских плечах, но мы не знали, был ли это Линдберг или кто-то другой, притворившийся летчиком ради защиты. Несколькими минутами позже на другой обзорной башне мы увидели Мирона Харрика, американского посла, в сопровождении молодого человека в летном шлеме, услышали дикие возгласы толпы, в том числе Изадоры, которая в патриотическом порыве подбросила свою шляпку в воздух.
Изадора не была так же патриотична, как Сакко и Вэнзетти. Двух невиновных приговорили к смерти за убийство инкассаторов. Эта история привлекла внимание общественности. Непреклонное решение губернатора Массачусеттса Фаллера, который держал власть над судьбами этих двух заключенных, несмотря на просьбы со всего мира, своими действиями только привлек еще большее количество сочувствующих на сторону Сакко и Ванзетти. Прикрепляя газету с фотографией губернатора на камин в своей студии, с ее же комментарием, написанным красной губной помадой: «Долой Обывателей!», Изадора открыла свои апартаменты для ежедневных встреч сочувствующих Сакко и Вэнзетти и для дискуссий на тему жестокости американского правосудия, обывательщины и отсталости страны. Не удовлетворенная этими мирными действиями, Изадора настояла на выход на протестные акции, которые в данный момент проходили по всему Парижу.