На одной из таких акций, когда я приехал на место, я нашел Изадору в обществе полицейского, который настойчиво, но вежливо отвел ее в сторонку. Он сказал мне: «Мсье, пожалуйста, заберите Изадору домой». Услышав, что полицейский назвал ее по имени, она улыбнулась мне, как бы говоря: «Видишь, как хорошо люди меня знают». По пути домой она сидела тихо в такси, погруженная в мысли, которые, как я считаю, не были связаны с Сакко и Вэнзетти. Но в своей студии, снимая пальто, она показала мне свое запястье и сказала: «Посмотри, что он сделал!». Она была готова расплакаться над даже небольшим синяком, оставленным рукой вежливого полицейского, когда он протаскивал ее через протестующую толпу. Я не мог остановиться, размышляя над разницей между робкой женственностью Изадоры и неверным мнением о ней, как о потенциальном американском Дантоне.
Как правило, Изадора не была так уж успешна в вопросе высказываний на публике. В то время, как она была все еще занята судьбой Сакко и Вэнзетти, она увидела в парижских газетах короткий отчет о неких Бородиных, которые должны были быть повешены в Китае. Ни газетные статьи, ни курсирующие слухи, не могли прояснить, была ли эта замужняя пара – Бородины – русскими или американцами. Однако, они утверждали, что они были обвинены в шпионаже против Китая, под предлогом визита к своей дочери, которая была членом труппы танцоров Ирмы.
Этого было достаточно, чтобы Изадора решила выдвинуть свой протест китайскому послу и попросить немедленно отпустить Бородиных. Храбрая в угрозах, Изадора была напугана, когда ее попросили исполнить их в действии, и она позвала меня сопровождать ее в китайское посольство. Различные опубликованные версии высказываний Изадоры о Бородиных, которые стоили не больше, чем дешевые полумистические шпионские истории, были более драматичны, чем наш визит в посольство.
После назначения встречи с послом я попросил Изадору перечитать новости, чтобы ее протест был более связным и обдуманным. Так как мне было очевидно, что она так же ничего не знала о деле Бородиных, как и все остальные, кто читал неясные комментарии газетчиков. «Только представь, - Изадора расплакалась и расхаживала по комнате взад и вперед, - Эти желтые люди казнят белую пару!».
«Было бы едва ли дипломатично говорить такое китайскому послу» - предложил я. Но Изадора одарила меня таким взглядом, что, пожелав ей удачи, я больше ничего не сказал.
В посольстве нас незамедлительно проводили в кабинет посла. Как только мы вошли в комнату, Изадора была совершенно ошарашена, как она сказала мне потом, потому что ни комната, ни сам посол совсем не отражали того, что она ожидала увидеть. Вместо восточной атмосферы, какую она видела в кино об Азии, вместо пышной церемонии встречи послом, одетым в причудливое кимоно, и роскошных азиатских подушек, она обнаружила комнату, едва ли обладавшую какими-то отличительными особенностями, и выглядевшую, как и любой другой кабинет высокопоставленного чиновника: с большим столом с одной стороны. Посол, одетый в двубортный синий костюм, встал и, указывая на стулья у своего стола, сказал по-французски: «Я очень рад, что увидел вас. Чем я обязан такой чести?».
Изадора была слишком нервной, чтобы высказать свою протестную речь, которую она репетировала дома много раз. Вместо этого она начала разговор с рассказа о своей школе в Москве и о том, что должна была быть она, а не Ирма, с учениками в туре по Китаю. Посол тихо слушал ее. Было очевидно, что, не зная истинной причины визита Изадоры, он был озадачен ее рассказом до того момента, пока она не назвала имя Бородиных. Тогда, в первый же удачный момент, не перебивая ее, он улыбнулся, облокотившись, наклонился через стол к Изадоре, как если бы он хотел сказать ей что-то личное, и сказал: «Могу я для начала сказать, что для нас, и я имею ввиду не только меня, а всех нас, вы удивительная. И я не говорю о вас только как об актрисе или танцовщице. Никто не выглядит и даже не ходит так, как вы. У вас незабываемый мелодичный голос. Вы ассоциируетесь у нас с гармонией и красотой. Но политика…». Он потряс головой. «Вы не должны пачкать свои прекрасные руки в политике, так что … могу я вас попросить присоединиться к чаепитию с моей дочерью?».