- Сам велел, идем.. Там дырка в матовом стекле, ты гляди. Она против дырки как раз посажена. Если она, - говорил в ухо на ходу Сеньковский , стукнешь в дверь два раза. А нет - стукни три, а он все равно крикнет: нельзя, обождите. Понял? И сейчас же уходи, чтоб она тебя не видела.
Виктор хмуро мотнул головой.
- Тихо! - шептал Сеньковский. - Вот гляди, - он направлял рукой Викторов затылок. Виктор резко отмахнулся головой. Он видел в профиль девушку какую-то, вглядывался - "первый раз вижу!" - злился Виктор.
- А вот это вам знакомо, госпожа Кудрявцева? Нет? - слышал Виктор голос Грачека и видел его рукав и картонку фотографической карточки, и девушка сейчас же повернулась на карточку и прямо en face стала видна Виктору, и вдруг Виктор узнал! - узнал старика Тиктина. Нахмурилась-то, нахмурилась на карточку! Только бороду - и он. Кричал-то: бол-ван! - и Виктор, не жалея пальца, трахнул два раза по раме.
- Обождать! - крикнул Грачек.
Виктор, топая, прошел в дежурную. Сеньковский стоял у барьера.
- Ты уходи совсем из участка на час на целый, сам велел. Виктор сердито глядел мимо Сеньковского, будто и не слышит, однако прошел к выходу и бросил за собой дверь.
- Здесь не Московский! - крикнул сверху Сеньковский. Виктор еще крепче хлопнул наружной дверью, и задребезжали стекла, парадные, мытые.
- А к чертовой рвани матери!
В половине десятого Виктор на извозчике подкатил к полицмейстерскому дому, запыхавшись, вбежал на лестницу. Он стоял перед дверьми. Топнул по коврику и повернул назад.
Спустился до пол-лестницы, повернул, подошел с разгону к дверям и ударил пальцем в кнопку звонка.
В прихожей он уж слышал голоса, чинное звяканье посуды. Виктор вошел: полицмейстер, Грачек, Сеньковский, чиновники из управления, какие-то дамы шикарные. Виктор шел к ручке, к Варваре Андреевне.
Варвара Андреевна стояла с чайником в руках и издали замахала свободной рукой.
- Опаздывать невежливо! - и мотала назидательно головкой. - Это что? Уездная важность?
Руку дала левую, глядела в чашки.
Горничная посадила Виктора рядом с каким-то мальчиком в матросской курточке.
- Господин Вавич! Угощайте соседа, - говорила через стол Варвара Андреевна, - вы не в отдельном кабинете.
Вавич покраснел до слез. Сеньковский сощурился через стол.
- Да-с, - бубнил Грачек, - а та, вот что на похоронах была, бомба как бы, вот что вы говорите моя-то - это вестовая была. Предупредительная.
- Вот видишь, - говорила Варвара Андреевна, - Адам Францевич всегда все наперед... Колдун! - кивнула она Грачеку и улыбнулась приветливо. Грачек наклонился и весь пошел щелками.
- Так-с! - и полицмейстер откачнулся на стуле, поглядел на дам. Значит, теперь пойдут настоящие!
- Да-с, да-с, да-с, - Грачек искал глазами по столу, соседка протянула сыр. - Да-с, скоро и образчик, Бог даст, получим.
- Ужас какой! - говорили дамы. Обводили всех глазами.
Полицмейстер довольно улыбался и улыбкой показывал дамам на Грачека. Грачек укладывал сыр на бутерброд, смотрел в стол.
- А эта, сегодняшняя? - и полицмейстер глянул на дам - слушайте мол.
- Какая? - Грачек устроил бутерброд.
- Да эта, барышня-крестьянка, как ее. В шали и в ботинках от Вейса.
- Кудрявцева? - Грачек бровями повел на Вавича. Виктор подрагивающей рукой положил в рот кекс.
- Кудрявцева ли? - спросил раскатисто полицмейстер.
- Да наверно Кудрявцева и есть. Дура, извините, она. Ей носки штопать. Выпустил. Без толку. Не богадельня.
- Xa, xa! Богадельня! - полицмейстер закинул голову, потряхивался.
Смеялись следом и чиновники, негромко, в меру.
- Да вы подливайте в чай коньяку, - говорила Варвара Андреевна. Доня! Подлей коньяку Адам Францевичу. Полицмейстер занес графинчик.
- Не-не! - прикрыл рукой стакан Грачек. - Никаких спиртов. Увольте.
- Ну, для новорожденной! - Варвара Андреевна наклонила головку набок.
Когда Виктор прощался, Варвара Андреевна довольно громко сказала:
- А ваш-то старичок, мне говорили, кажется того - попивает. - И она внушительно кивала головой.
Виктор смотрел, приоткрыв рот. Хотел сказать. Но чиновник подполз к ручке и оттеснил Вавича.
Виктор дома приказал Фроське:
- Собирай ужинать.
Но ужин уж стоял и ждал, прикрытый опрокинутыми тарелками. Фроська зажгла свет, ушлепала к себе в кухню. Виктор двигал с шумом стульями, уронил громко ножик. Груня не выходила.
- Аграфена Петровна, - громко сказал наконец Виктор, - на пару слов.
Виктор отпер дверь в Грунину комнату и крикнул:
- Очень важно, тут поговорить надо, а не...
Он оборвал речь, слышал, как в темноте заскрипела кровать, заворочалась Груня. Вышла, морщилась на свет, опять в этом желтом капоте, шаркала незастегнутыми ботинками, села напротив.
- Ну что?
- А вот то, - начал Виктор и подергал бровями вверх-вниз, - а вот то, что папаша-то ваш того!
И Виктор отогнул голову на плечо и щелкнул себя пальцем под скулой. Вышло хлестко, громко: шпок!
- Да-с! Говорили мне: по-па-хивает. - И Виктор несколько раз мотнул от губ и напирал глазами на Груню. Груня хмуро поглядела себе в колени.
- А ты письмо от мамаши получил? - и Груня сонно прищурилась на Виктора.
- Да, ну да, - дернулся Виктор.
- Она и мне писала. Пишет, чтоб рожать к ним ехать.
- Ну? - Виктор зло глядел на Груню, на отекшее лицо, на сонные постельные волосы с пушинками.
- Что ну? - ровным голосом говорила Груня. - Тебя я спрашиваю.
- Да я?.. - и Виктору на миг страшно показалось, и вдруг ярко ударила надежда - один! и вот глаз бы этих прищуренных, на него прищуренных... иной раз так бы и трахнул тарелкой через стол. Тьфу! Еще угадает, что рад, - и Виктор нахмурился в пол и чувствовал, как смотрит ему в лоб Груня, нащупать мог бы это место. - Да как хочешь, голубушка, - сказал через минуту Виктор и из-под бровей подглянул на Груню.
Груня медленно поднялась и, откинувшись назад, прошла, шаркая каблуками, к себе. Плотно и тихо притворила дверь.
Пиф-паф!
БЫЛО совсем рано. Коля встал первый и тихонько чистил под краном зубы. И вдруг звонок. Коле показалось, что так и ждал, что сейчас позвонят. Коля положил на плиту щеточку и на цыпочках побежал отпирать.
Башкин с силой вмахнулся боком в дверь.
- Коля! - уличным голосом вскрикнул Башкин.
- Тсс! - Коля поднял мокрый палец, мотнул головой назад - спят.
Но в комнатах уже зашевелились.
- Идем, идем! - шептал Башкин и тянул Колю в кухню. - Коля! У меня к тебе просьба, величайшая просьба, - Башкин топтался от окна к плите. Коля! Проводи меня на вокзал, сейчас. Я сейчас уезжаю. Может быть, навсегда, навеки, как покойник. Насовсем! - и Башкин, глядя в окно, притопнул ногой.
- Мне к обедне, - вполголоса говорил Коля, - записывают, кто не был. Коля взялся за щеточку.
- Но я тебя прошу! - Башкин шагнул к Коле и с размаху прихлопнул, прижал руками плечи, потряс с судорогой. - Поспеешь, милый мальчик мой, в половине восьмого поезд. - Башкин вынул часы и совал их Коле, чуть не мочил под краном. - Мне непременно, непременно, чтоб ты!
- Мы тоже, может быть, едем. К папе. В Сибирь. И все продаем. - У Коли басовито даже вышло, и все устанавливал щетку в стаканчик, не глядел на Башкина. Не спеша, закрывал порошок. Все вниз глядел.
- Мне нельзя ни минуты оставаться, - Башкин снова затоптался у плиты. Он схватил с плиты поваренную ложку, прижал к груди и глядел в окно. Коля! Ведь есть Бог? - вдруг повернулся Башкин. - Ну, хоть еврейский, хоть какой-нибудь Бог?