Во дворе крепости я быстро отыскал есаула Булатова. Тот стоял, поигрывая шашкой. Ждал, когда же дойдет дело до рукопашной.
— Надо срочно предупредить Башуткина! — выпалил я с ходу, обойдясь даже без воинского приветствия. — Турки ударят по воротам, и на флангах. Там за щитами волы. В стену вбиты крючья или что-то такое. Они выламывают колья.
— Понятно, — кивнул есаул и тут же отправил двух казаков к орудиям Башуткина. — Сейчас наш прапорщик найдет чем угостить басурман.
— Лишь бы только не было поздно. — Я снова произнес слова вслух. И в этот раз мне было бы куда лучше промолчать.
Орудия Башуткина молчали уже четверть часа. Просто не было возможности стрелять по врагу в упор. Ни шрапнель, ни картечь на таком расстоянии не могли принести какой бы то ни было вред укрывшимся за щитами туркам. Однако в запасе у Башуткина имелось и несколько обычных литых ядер. Вот они-то как раз и пригодились в этот момент.
Первое орудие дало залп. Тяжелое ядро проломило щиты и ударило в бок ближайшего вола. Теперь животных было отлично видно и невооруженным глазом. Вол дико, почти по-человечески, закричал и повалился на землю. Второму волу в упряжке ядро перебило ноги — и он рухнул как подкошенный. Оба вола распростерлись на земле и мычали так громко, что заглушали порой и звуки перестрелки, и глухие удары тарана о ворота.
А вот со вторым орудием вышло не так удачно. Ядро полетело прямо. Ударило лишь одного вола. Правда, превратило половину его тела в кровавое месиво, из которого торчат осколки костей. Однако турки быстро отстегнули его от упряжки. Принялись изо всех сил хлестать оставшееся животное. Его лупили плетьми. Тыкали острыми палками. Кололи в бока саблями и кинжалами. И довели до полного исступления. Несчастный вол рванулся изо всех сил. Его постромки натянулись. Дерево частокола затрещало. И не выдержало.
Сразу два бревна сломались посередине. Как раз там, где турки вбили крючья. Обломки потащил за собой оставшийся в живых вол. А в пролом ринулись беспорядочной толпой турки.
— Двойной заряд картечи, — спокойно скомандовал Башуткин, хотя враги были уже в считанных саженях от него. Казаки быстро забили в ствол орудия два картечных картуза, наполненных свинцовой сечкой. — Огонь! — И пушка выплюнула свой смертоносный заряд прямо в лица бегущим туркам.
Если шрапнель и пулеметные очереди — это страшно, то двойной заряд картечи — просто чудовищно. Первые ряды турок просто перестали существовать. Потом, когда трупы выкидывали за стены крепости, невозможно было разобрать порой где чьи останки. Так страшно посекло людей картечью. Но и тем, кто бежал следом, досталось очень сильно. Несколько десятков человек повалились на землю, словно под порывом ветра. Страшного ветра, несущего свинцовую сечку.
Драться нам с турками после этого пришлось в прямом смысле на телах. Если татары после битвы на Калке плясали и пировали на мертвых и живых русских воинах, то сейчас мы сошлись с врагом на посеченных картечью турках. Жуткое месиво под ногами то и дело издавало неприятные чавкающие звуки. Однако на них быстро перестали обращать внимание. Как и перестали прикидывать, куда бы поставить ногу. Под сапогами нашими и турецкими трещали чьи-то кости. Кричали раненые, по которым мы топтались. Одни трупы валились на другие.
Я орудовал тяжелым палашом. Стрелял из маузера, пока его магазин удручающе быстро не опустел. После этого оставалось положиться только на холодную сталь. Это был даже не бой, а какая-то свалка. Очень похоже на драку на конском рынке. Кругом враги — бей куда хочешь, не промажешь. С каждым врагом обменивались не более чем одним-двумя ударами. После чего, как правило, он валился на трупы турок.
Я не замечал мелких ранений. Уже после боя я насчитал их не меньше пяти. Но пока не снял пропитавшегося кровью мундира, то даже не понимал, что меня ранили.
Нас медленно, но верно теснили к орудию. Мы дрались, пытаясь сомкнуть строй. Но раз за разом туркам удавалось разделить бой на отдельные схватки. Все-таки донским казакам ближе конная рубка. В пешем строю они действовали не так ловко. А уж я-то и вовсе к таким вот свалкам не привык.
— В стороны! — раздалось из-за наших спин. Я едва узнал голос Башуткина. И бросился влево, понимая, что сейчас произойдет. Казаки не замедлили открыть орудию линию огня.
И вот тут меня едва не стошнило. Потому что наблюдать, как двойной заряд картечи превращает людей в окровавленные туши, вроде тех, что висят в мясницких лавках, это весьма сомнительное удовольствие. Особенно когда это происходит буквально перед твоим носом.