— Но я не могу понять, почему, повелитель?
— Потому что русские мне честно заплатят за месторождение, — вздохнул Абдул-Хамид.
Он понимал, что его мечты о том, чтобы снова сделать султанат державой, с мнением которой считался бы мир, тают, словно дым. Русским, скорее всего, точно известно расположение рудника в Месджеде-Солейман. Да и Аббас докладывал о содержании купчей на имя покойного русского посла. Его ведь держали в такой тайне, что местные чиновники просто не знали о ценности рудника. И продали его, хотя и за хорошие деньги. Из которых, конечно, почти ничего не перепало казне. Но до этого падишаху никакого дела не было. Он казнил продажных чиновников за казнокрадство и разбазаривание земель, вот только было слишком поздно. Еще прадед его, Абдул-Хамид I, закрепил нерушимость иностранной собственности. Сделал он это из-за того, что султанат оказался практически разорен после войны с русскими, а многим европейским державам, тогда еще не объединившимся в коалицию, нужны были его земли на севере Африки. За них европейцы были готовы хорошо платить — и золото вскоре рекой потекло в казну Леванта. Но европейцы хотели гарантий — и Абдул-Хамиду I пришлось подписать закон о нерушимости иностранной частной собственности. У любого из своих подданных падишах мог отобрать землю, но если ту купил иностранец — даже не государство, а просто человек, служащий другому монарху, — то падишах был бессилен что-либо сделать. Разве что объявить такого человека врагом Леванта и выслать его, конфисковав всю собственность. Это уже не раз делал и сам Абдул-Хамид, когда ему было нужно, и все потомки его прадеда. Но с русским послом ничего подобного не провернешь. Он умер, а клеветать на покойного мало того, что недостойно, так еще и может привести к новой войне с Русской империей. А вот ее-то падишах хотел избежать любой ценой.
— Европа, — продолжал он, — просто выпотрошит нас. Они понастроят у меня своих концессий. Там будут трудиться мои подданные, а я стану получать лишь жалкие крохи со стола коалиции. Нет! — Абдул-Хамид ударил кулаком по подлокотнику золоченого трона. — Я стану торговать только с русскими! Останови харишей шерифа Али. Бери всех янычар. Перехвати шерифа Али и уничтожь его. Вместе со всеми его наемниками. Пускай британское золото уйдет в песок!
Падишах махнул рукой, давая Аббасу-аге понять, что аудиенция окончена. Тот снова низко поклонился правителю Леванта и поспешно покинул павильон. Слишком уж сильно тот напоминал правоверному мусульманину о том, какие услады ждут его после смерти. А Аббас-ага еще хотел пожить на этом свете, как бы хорошо ему не пришлось на том.
Первой весточкой опасности стало исчезновение разведчиков. Убыхи, которых отправляли следить за русским отрядом, раз за разом не возвращались. А это могло означать только одно. Теперь небольшая армия шерифа Али сама находилась под наблюдением неведомого противника. Первой жертвой его стали убыхи, но что будет дальше — этого шериф Али предсказать не мог. Однако пытался, как называл это Лоуренс, делать хорошую мину при плохой игре. Конечно, шериф не демонстрировал своим людям совсем уж показного равнодушия по поводу происходящего. Но и панику старался не допустить любой ценой.
И самым удивительным для шерифа стало то, что его правой рукой как-то незаметно стал лысый гигант. Шейх курдов, которые боялись даже произнести его имя. И не зря. Ведь звали гиганта Салман, что означает миролюбивый или спокойный. Но ни одно из этих слов не подходило для чудовищного шейха, чье тело покрыто множеством шрамов — свидетельств побед над врагами.
Однако не только благодаря своей силе немногословный Салман, которого курды его клана звали не иначе как хади — предводитель, смог завоевать себе власть над несколькими сотнями воинственных жителей Курдистана. Не только отвагой завоевал он свое положение. Но еще и умом. Вряд ли кто-то из видевших Салмана-хади мог заподозрить, что в его лысой, покрытой многими шрамами голове может иметься быстрый и хваткий разум. Иногда шерифу Али казалось, что Салман вовсе и не человек, а барс-оборотень из детских сказок. Их любила рассказывать маленькому Али старуха, давно забывшая собственное имя. Героем ее историй часто был хитроумный барс, перекидывающийся юным красавцем. Вот только его всегда выдавали глаза — желтые глаза дикой кошки, а не человека.
— Я знаю долину, которая лежит впереди, — произнес Салман-хади. Он как обычно ехал по правую руку от шерифа Али. Ноги могучего бактриана, что вез шейха курдов, казалось, могут подломиться в любой момент. — Это очень хорошее место для засады.