Она дернулась, и мастер чуть было не отрезал ей полуха, но вовремя раздвинул ножницы.
- Сидите, по возможности спокойно. Вот, дайте я поправлю салфетку. Видите ли, вас невозможно было не заметить, здесь действительно темновато этот режим экономии - а вы загораживали и последние остатки дневного света. Кроме того, здесь кругом зеркала...
Салон был маленький, продолговатый, предметы отбрасывали послеполуденные мягкие тени, никелированные приборы поблескивали в полумраке. Здесь было всего четыре рабочих места, но два мастера не так давно уехали из Антверпена к родственникам в деревню, спасаясь от приближавшихся немецких войск; с оставшимся Ролландом - сменщиком Жака - они пересекались только в обеденное время, а иногда и расходились, Жак торопился успеть на обед домой, а Ролланд старался приходить тютелька в тютельку к четырем, когда уже начиналась его смена.
Гретта казалась смешной. В ее разговоре промелькивала жестокая непосредственность, которая свойственна только отчаянным людям.
- Вот как? Почему вы, собственно меня допрашиваете? Хотела и стояла. Невежливо указывать девушке, как ей себя вести.
Жак посматривал на ее отражение в зеркале, а она отводила взгляд от его отражения.
- Между прочим, должен сделать вам комплимент, вы стриглись совсем недавно у очень хорошего мастера. Я бы с удовольствием поучился его технологии.
- Вы опять? - возмутилась она, - Вам нравиться подшучивать над людьми? Ну, допустим, я ищу себе другого мастера, - фыркнула Гретта, из-под кресла показалась ее туфелька, - А тот... тот очень дорог.
- Никогда не отказывайтесь от того, что вам дорого, милая Гретта.
- Его забрали немцы, он был то ли еврей, то ли коммунист. Вот вы такой молодой, а такой старый, - заметила она, начав серьезно, а под конец фразы рассмеявшись.
Он уложил ее локоны щипцами, предварительно вылив на них добрую чашку скрепляющего раствора, немного начесал понизу, так, что ее каре превратилось в маленький макет бального платья, с белесыми завитушками внизу.
- Угодили, - кокетливо сказала она, - Может быть, станете всегда делать мне такую прическу, не забудете, как это у вас получилось?
- Ну, насчет стрижки, мы с вами еще потолкуем, подберем вам что-нибудь потрясающее. А вы недалеко живете?
"Да я живу подле тебя!" - хотела она сказать ему, поднимая лицо для поцелуя, как это делают в кино, но вновь удержалась, сказала:
- Я живу не настолько далеко, чтобы заблудиться. Не провожайте меня...
А про себя она подумала: " Ну, что ж, это только пробный шар. Я еще не показала всей своей прыти. Ты будешь моим!"
Гретта расплатилась и вышла на свет. Странное, двоякое чувство поселилось в ней. С одной стороны, она ликовала от нового облика, от прикосновений этого высокого худого парикмахера, целый час занимавшегося ее прической, гладившего ее виски, поворачивавшего ее кресло и задевающего при этом ее коленки своими, с другой стороны, она видела по-новому и эти розово-голубые цветочки на окнах, и это небо в проеме крыш, и этих людей, куда-то спешащих по Антверпену, обычно пустому, молчаливому, а сегодня такому взъерошенному, словно у города зуд или озноб.
Ее настораживало то, что она не понимала, чего она добилась. Ведь для продолжения знакомства ей придется дожидаться, когда ее волосы снова отрастут, и уж во всяком случае, когда у нее появятся новые деньги на укладку.
Мадам Сентинен не давала ей заказов уже неделю. Гретта начинала думать, что чем-то не угодила ей - действием или бездействием. Она боялась, что опять не предусмотрела какого-нибудь обычного человеческого подхалимажа в том месте, где его надо было проявить.
Об этом она всегда забывала. Ей казалось, люди должны по определению относиться друг к другу благожелательно, а раз ты желаешь ближнему добра, значит, ты и делаешь его. Так она считала. Ее всякий раз поражали поучения Дацы, подруги по мастерской шляпок, которая постфактум оъясняла ей, как надо жить и пробиваться в этой жизни.
- Плюнь ты на гордость и не говори ерунды, - наседала звонкоголосая Даце, - принеси ей коробку шоколадных конфет или устрой в мастерской праздник - день рождения, приручи ее, а потом требуй свое.
- Неужели из-за коробки конфет ко мне изменится отношение, неужели она так мелка, что только и ждет моих конфет, а без конфет я уже и не человек для нее. То есть я не так хотела сказать, ты не понимаешь. Я хочу сказать, неужели я могу выстроить отношения с человеком только после подношений.
- Ну, во-превых ... да. Во-вторых, ты права в одном: коробкой конфет не отделаешься. Иногда мы и за шляпку денег не берем, пропускаем, так сказать. Иногда и дежурим за нее в конторе. Ой, только ты никому...
Дальше Даце рассказывала об очередных похождениях мадам Сентинен, которую Гретта никак не могла себе представить в объятиях мужчины. Ей казалось, что мадам была для этого слишком стара, разве мужчины могут любить сорокалетних, когда столько молоденьких незамужних красоток вокруг?
Она одернула костюмчик и зашагала по тротуару в сторону Лионского бульвара. Слава Господу, эта улица осталась цела после майских бомбардировок Антверпена. Северо-восточная часть города пострадала сильно. Там еще кое-где не разобрали завалы. Не доходя до самого бульвара, пересекающего ее маршрут, она вошла в свой подъезд и поднялась к себе.
Только тут, желая достать из сумочки ключи, она обнаружила, что забыла сумочку в парикмахерской. Пока она бежала обратно, ей почему-то стало стыдно. Она вдруг подумала, что если бы специально оставила эту сумочку в салоне, то со стороны это был бы уже перебор. Поэтому она ворвалась в парикмахерскую с обиженным и одновременно требовательным криком:
- Я ненарочно!
- Что не нарочно? - удивился и испугался Жак, несколько отступая к кабинету хозяина.
При этом его клиент попытался вскочить и нащупывал на боку портупею, которая лежала перед ним у зеркала.
- Сумочку забыла ненарочно.
- Кто же забывает что-нибудь - нарочно? Так не бывает. Нарочно оставляют. Но разве она здесь?
Они нашли ее на свободном кресле, у входа.
Жак вернулся к своему вспотевшему от стремительного вторжения девушки клиенту, а Гретта краснея и извиняясь, попятилась к выходу.
Среди ночи он услышал звук, похожий на скрежет каменных жерновов, какой он слышал однажды, гостя у тетушки на ферме. Она, точнее ее муж, отремонтировали водяную мельницу, там были такие жернова.