- Вчера увели Курочкину из зеленого барака, - шепнула Валя за завтраком.
Зеленым называли барак, на которым буква "В" была выведена зеленым цветом, чтобы не путаться называть ли этот барак буквой "В" или на немецкий лад буквой "Б". Они ели по утрам хлеб, иногда размоченное просо, иногда отваренный овес. На утро полагалась кипячная вода. Иногда кому-то удавалось добыть на заводе морковный чай или даже настойку цикория.
С завтрака выходили строиться на поверку. Все бараки строились на плацу перед административным зданием, и ряды девушек растягивались по аллее до последнего барака. На плацу, в котором находились казематы, служебная квартира начальника лагеря и другие административные помещения, умещалось лишь два первых корпуса. Правда, административное здание это стояло вдалеке, так что штандартенфюрер Поппер, глядя в окно, справа от его рабочего стола, лишь в проеме между столовой и дальним в том ряду бараком мог наблюдать начало строя.
Заключенных строили в колонну по пять человек и выводили за ворота.
Поскольку лагерная охрана напрямую не подчинялась начальнику лагеря, часовые повторно пересчитывали девушек по головам, так несли за них самостоятельную ответственность.
- Так вот, Курочкина обругала фюрера. Еще на заводе. Слышала проходившая мимо девица. Сучка, доложила. Курочкину увели и, говорят, ночью расстреляли, - дорассказала по дороге Валя.
- Это какая Курочкина? Худая, со вздернутым носом?
- Не знаю, как тебе объяснить, у нее по-моему такие светлопепельные волосы, вот так она подвязывала. Помнишь, я тебе еще говорила, чтоб ты мне так сделала, показывала ее.
- А да! Жалко. А может не расстреляли, может, наказали только.
- А чего ж тогда стреляли?
- Ну, мало ли!
Они, сами того не понимая, жили надеждой. И надежда - подсознательная врожденная надежда - заставляла их и там верить, что все это не навсегда. Что надо ждать. Война закончится. Так не будет вечно. Ведь когда-то все войны заканчиваются, и люди преобретают человечески облик.
- Девчонки, сегодня приведут обратно рано - суббота - вы идете на площадку? - Лена успела отростить новые белые смешные хвостики, которые торчали из-под ее голубой беретки, - Вик, может и ты с нами? Весна, неужели не наскучило в бараке сидеть.
- Нет, неохота.
- Заохотится - скажи. А я вот со своим Лионом договорилась. Он меня ждать будет. И Мишель.
- Ну, и шалава же ты, Ленка. И откуда такая выросла! - смеялась Валя.
По обочинам асфальтированной дороги, в тяжелых кирзовых сапогах шли солдаты, покрикивая по-немецки. Сначала не все понимали эти команды. Но когда застрелили одну девочку, просто споткнувшуюся и полетевшую носом вперед из строя, команды эти начали воздействовать и без перевода.
- Посмотрите на нее, - снизив голос, подковыривала Лена, - Лялька, а что ты ныла вот на этой же дороге год назад? Я самая невезучая, я самая несчастная. Теперь ожила, ругается!
Так у них повелось не сразу, ближе к весне, когда девчонки стали бегать на площадку. Лену стали называть Лелей, а Валю - Лялей. Это, кажется, французы придумали.
- А я и сейчас так думаю, Леля, - вздыхала крупная запыхавшаяся Валя, Вот смотри, сколько я на площадку с тобой хожу, а чтобы кто нибудь на меня запал. Даже места приткнуться не находишь порой. Ой, как же есть охота!
Охранники делали привал посередине дороги, когда колонна проходила два с половиной километра. Лагерь делили на три части и вели к заводу по разным дорогам. Девушек из Викиного барака и соседей, единственный в лагере барак с нидерландками и норвежками, вели по грунтовке до поворота на хутор Ротвиль, потом справа от леса они шли к этому большому ухоженному, как дом пастора, населенному пункту, который не был похож ни на деревню, ни на городок - они проходили его стороной, лишь начало домов и местный белый костел выходили к их пути, потом дорога резко выскакивала на шоссе, а вот уже по шоссе вели их километра полтора до поля, на котором делали привал.
- У вас мысли только об одном, - замечала Вика и, кряхтя, падала в траву.
Через пять минут девушек поднимали и вели дальше.
Той зимой, когда их первый раз привели на завод, они устали уже в дороге. Идти было скользко, они не чувствовали голеней, по ним можно было стучать, как по дереву - звук был похожий. В дороге молчали, глазея по сторонам и стараясь не поскользнуться на покрытом наледью асфальте. Все думали о предстоящей работе, страшась - выдюжат ли. А что если работа окажется непосильной?
Они подходили к какой-то непонятной насыпи, присыпанной снегом. Вниз спускалась дорога. Оказалось, завод был подземным, огромные двери ангара заглотнули их, как рыба-кит. Их остановили в первом же зале, разбили на отряды и развели по цехам. Вику и еще человек тридцать, отобранных молодым человеком в спецовке, долго вели по узким еле освещенным коридорам, пока не привели в такой же темный цех. Там уже работали женщины. Принимали по конвееру из соседнего зала металлические полые цилиндры и складывали их в ящики.
В цеху было натоплено и пахло маслянными красками, резиной и механическими маслами.
Вика не заметила, как отогрелась. Оказалось, что Лены и Вали в ее группе не было. Валя последнее время не давала им с Леной покоя. Начиная с прибытия в распределительный лагерь, она давила своей аппатией, нежеланием жить, кляла судьбу и все время спрашивала: "Ну, почему я? Почему я родилась в Ростове, а не на Урале, почему я оказалась дома, когда они за мной пришли, почему я не сбежала по дороге?"...
Им показали, что они должны делать. Тряпками, смоченными в масле, они должны были протирать эти цилиндры и лишь потом складывать в ящики, другим поручили покрывать эмалью какие-то непонятные металлические крышки, похожие на крышки банок с технической масляной краской, которые Вика когда-то покупала для покраски своего старого сарая.
Она взяла в руки кисть и окунула ее в таз с краской. Тягучая густая масса потекла обратно, резкий запах разнесся кругом - Вика надышаться не могла.
Немецких женщин увели из цеха. Солдаты из охраны сели к стенкам, по двое. Цех был большой, кубический, сверху свешивались какие-то провода, по стенам шли трубы, собираясь в узлы над самым полом. Под конвеером шли другие трубы и другие провода, над самыми головами девушек светились трубчатые неоновые лампы, от которых быстро слепли глаза.