- Я брала билет с трудом, - распевно произнесла женщина, - Никто в Москве в кассах не знал такую станцию. А сама - забыла.
- Я, выходит, с вами в один пункт еду. Вы не местная?
Она не знала, к чему относится вопрос собеседника, к Отрадокубанской или вообще к СССР. Акцент ее был едва ли заметен.
- Нет, но... - женщина загадочно покачала крупными кудряшками.
На вид ей было лет сорок, она была хоть и крупная, но не полная, а статная, и просматривалась в ней внутренняя решимость и твердость, и удивительно было, на что ей эта решимость, когда обстоятельств к тому нет особенных.
- Далеко ли там-то?
- Станица Темиргоевская, - ответила она.
Голос был у нее тягучий, очень высокий и звонкий, таким голосом хорошо казацкие песни петь.
- А вы не волнуйтесь, ложитеся спать, нам еще две сутки ехать. А точнее будет - ровно одну. Я-то сам раньше в Темиргоевской жил, до войны. Потом в райцентр перебрался.
Женщина рассмеялась забавным словам старичка, стала прибирать предметы на столике. Старик вышел в коридор, деловито похлопывая себя по опухшим карманам штанов в поисках папирос.
После возвращения из Бельгии Стас снова стал ухаживать за Неллей, как в первые месяцы их знакомства. Нелли жила у подруги, и Азарову приходилось сторожить ее то у подъезда дома, то у дверей "Шаболовки", где она работала редактором программ.
Нелли поняла, что перед ней совершенно другой человек, когда Стас повел ее в зоопарк. Эту искренность нельзя было подделать. Она увидела его маленьким мальчиком, подростком, парнем, молодым мужчиной, студентом журфака - это все был он, чужой и самый родной на этом свете.
И тогда она сказала себе: зачем ссориться с человеком, если без него ты не можешь прожить и дня. Бессмыслица какая-то.
В том же году она ушла в декрет, а под Крещенские морозы родила девочку, которую назвали Виктория. Стас настоял. Он все уши ей прожужжал про свою командировку в Бельгию, и Нелли понимала, что она обязана своим семейным счастьем неизвестной далекой художнице с необыкновенной судьбой и немножечко ревновала, даже не ревновала, а завидовала такому сильному потоку света, который шел от этой личности и достигал ее мужа даже здесь, в Москве.
Нелли даже вспыхнула, когда поняла, кто звонит. Голос у Виктории был звонкий, чрезвычайно оживленный, веселый, Нелли показалось, что Виктория пытается доказать свое превосходство даже этим тоном.
Но Виктория всего лишь была благожелательна. Она радовалась, что в квартире Азарова - женщина, что она слышит русскую речь, что она едет в Москву!
- Нет, слушайте, - говорил Азаров бегая по перрону Курского вокзала, так же нельзя. Оправляем человека неизвестно куда. Без провожатых... Надо же спросить хотя бы...
И он спрашивал у всех проводников, которые курили на низком перроне, дойдет ли поезд до Отрадокубанской, и , между прочим, некоторые о такой станции не слышали.
Виктории Васильевне и самой было страшновато. Она не боялась уезжать на этом поезде и даже не боялась самого поезда и вокзала, что вообще-то было ей свойственно, но она переживала, что, если потеряется и заедет не туда, то не уложится в сроки визы. В остальном она была спокойна.
Сколько стоило труда доказать радушным москвичам свою самостоятельность. Право на самостоятельность. Когда она приехала в Москву, ее окружили таким вниманием, что был риск не увидеть Москву вовсе, не услышать биения сердца столицы, ее дыхания: мероприятия были расписаны, пешком ей ходить не давали, у подъезда всегда стояла Ильинская "Волга", в номере ее постоянно присутствовали люди - журналисты, телевизионщики, Азаров, Ильин.
У Ильина было знакомое лицо. Его можно было принять за давно потерянного родственника. Впрочем, все люди, молодые, стремительные, рассудительные, как математики, казались ей родственниками, может быть даже братьями.
Но вскоре она поняла, что чего-то не хватает. Она захотела остановить эту гонку, эту шумную мелькающую в глазах карусель, проснуться, прислушаться. Как это сделать, не обидив друзей, она не знала. Но душа ее так рвалась на простор, что в одно прекрасное утро она просто сбежала. До вечера гуляла она по Москве. И лишь часам к шести, когда улица Горького была уже залита розовым светом заката, а внизу в дымке пылали купола Ивана Великого, она представила, какой переполох наверное сейчас в гостинице.
Зато она купила билет на родину.
Еще вчера она хитростью дозналась, с какого вокзала едут поезда на Кубань. Чувство близости к матери и отцу, сама возможность доехать до них за двое суток на поезде, не давала ей покоя. Виктория не хотела, чтобы билет на родину ей принес гостиничный клерк или пусть даже ее закадычный друг Стасик Азаров, она не могла допустить такого кощунства. Первым делом, выйдя утром из гостиницы, она направилась в метро и вышла на Курском.
Перед окошком кассы Виктория вдруг начала сомневаться.
- Мне нужен билет до Темигроевской, - так и сказала в стеклянную перегородку с дырочками.
- Говорите в микрофон, - ответили из кабины.
Виктория повторила. Кассирша долго думала советовалась с соседками и смотрела по бумагам:
- Нет такой станции.
- Тогда до Отрадокубанской. Я путаю.
- Идите в "Справку", а потом голову мне морочьте, - предложила кассирша.
Виктория оглянулась на очередь. "Как это мило".
В "Справке" Виктория тоже ничего не добилась, ее спрашивали, какие города рядом, но она не могла ответить. Разозлилась Виктория, пошла в буфет, выпила "Нарзану". Потом вернулась в кассовый зал, стала пробовать счастья во всех окошках подряд, благо очереди были небольшие.
В семнадцатом окошке молоденькая кассирша выдала-таки ей билет на поезд Москва-Армавир, который по ее, кассирши, подозрению должен был остановиться и в Отрадокубанской.
И лишь сейчас, на перроне, ее начало беспокоить, что вокзальная кассирша могла выдать билет совсем не на ту станцию, не в том направлении, и она тоже уточнила у проводницы своего вагона, которая наконец-то выползла в тамбур и открыла дверь над перроном, не спуская верхнюю загородку:
- Скажите, по крайней мере, этот поезд едет в Краснодарский край?
- Рано еще заходить, дамочка, - откликнулась проводница, впрочем весьма ласково.
Так они и простояли минут двадцать тесной группкой: Виктория, Азаров, Ильин и Нелли.