— Во Дворе, кормит грудью Саламана, — сообщила она Виктории. — Так и хочется бухнуть ей кувшин на голову. Я бы Богу молилась, чтобы сделал меня сиротой.
— Эй, злючка, так говорить некрасиво! — бросил Абдалла через железную перегородку.
— Прямо не понимаю, как у нее такие красивые детки получаются, — удивленно сказала Мирьям.
— А потому что она и сама была красивой, — объяснил невидимка Абдалла. — Ты приглядись. Было время, когда она была красавицей.
Мирьям отошла в дальний конец крыши, чтобы сосед не услышал. И шепнула хриплым от волнения голосом:
— Тойя, иди сюда!
Тойя выпрямилась и подошла с послушанием бедной родственницы. Все с той же обугленной палкой в руках она стояла перед Мирьям и выводила на красной пыли правильные круги.
— А ты когда родишь? — спросила Мирьям.
Головы трех девочек склонились, сблизились и стали похожи на лепестки черного цветка.
Тойя снисходительно усмехнулась:
— Да как я могу забеременеть, если у меня еще и месячных нету!
Мирьям не понравилось, что кто-то понимает в этих делах больше нее, и она недоверчиво взглянула в Тойино личико:
— А это при чем?
— Так сказала мама, — ответила та, — и женщина, которая готовила мое тело к Дагуру, тоже поклялась, что так все и будет.
Мирьям и сама не больно-то во всем разбиралась.
— Никто не знает, что у вас там творится! — с упреком сказала она.
Тойя опустила голову. Готова была открыть все секреты, только попроси.
— А я не знаю, что про нас говорят.
— Рассказывают, что между Дагуром и твоей матерью был договор. Из-за того что у тебя нет отца и вы бедные, она ему разрешила на тебе жениться и взять к себе жить, но при условии, что он это сувать не станет, пока не придут месячные.
— Это правда, они договорились, — согласилась Тойя легко и по-деловому.
Виктории показалось, что любопытство еще не повод так вот расспрашивать девочку.
— Но он ведь слово не сдержал, правда? Ну скажи, скажи! — приставала Мирьям.
Тойя улыбнулась. Расспросы Мирьям ее не сердили, она понимала, что той интересно — а ведь она старшая, — и была рада угодить этой славной девочке.
— Нет. Не сдержал… — прошептала она.
Мирьям зажмурилась:
— Так что, он так вот и вставляет тебе внутрь?
Лицо Тойи зарделось.
— Ага, вставляет.
Виктория чуть не потеряла сознание. Возбужденный голос Мирьям жег уши, как раскаленные угли. И ей странно было, что Тойя по-прежнему весела и спокойна.
— Убейте меня, если я что понимаю! — вскричала Мирьям. — Так чего ж он обещал, что не будет?
— Это не из-за беременности и детишек. Просто у таких маленьких девочек, как я, вообще все маленькое. И у тебя так, и у Виктории. И если мужчина вскочит, так может много чего порвать. Это очень опасно.
Мирьям изумленно ее разглядывала.
— А Дагур вскакивает и у тебя ничего не порвалось?
— Вначале было жутко больно, но сейчас… — сказала малышка с торжествующим видом и расплылась в безмолвной улыбке.
— Поди сюда, — шепнула Мирьям и обхватила ее за плечи. — Ты мне объясни…
Над железной перегородкой возникла голова Абдаллы в красной феске.
— Девочки, — позвал он, и черный цветок в страхе раскрылся, и три личика разом на него обернулись. — С вашей крыши видно ту сторону. Проверьте-ка, правда, что река плотину прорвала и дома рушатся? Нуна тут вся дрожит от ужаса, и сестра тоже сводит нас с ума своими страхами. — Сам он был безмятежен и спокоен, как всегда. — Поднимись-ка на эту лежанку да проверь, — ласково подтолкнул он застывшую от страха Мирьям.
Мирьям послушно приставила руку козырьком к глазам и огляделась вокруг:
— Нет, вроде все нормально. Много воды блестит, но дома на месте.
— Ну, что я тебе сказал, моя кошечка! — крикнул Абдалла кому-то через плечо. Феска скрылась за перегородкой, но голос продолжал басить, весело и бодро разносясь по всем крышам. — Верь отцу, когда он тебе говорит! А ты куда запропастился вместе с моим кальяном? Услышал, видите ли, про наводнение и сразу скис?
Три девочки, подбодренные веселым тоном соседа, осмелели и повернулись к витой железной перегородке. Там сидела Нуна Нуну, отдыхала в бархатном кресле, вынесенном на теплое солнышко одной из служанок-курдок. Подле нее, на подносе, лежали сочные салатные листья и сушеные финики. Увидя девочек, она ласково им улыбнулась, хотя с лица не сошел еще испуг. Была в ней какая-то необычайная красота, сродни красоте звезд и птиц, недоступная ни для них, ни для голода, ни для войн. Они оглядывали ее со страхом и благоговением, не пропуская ни башмачков, украшенных дорогими каменьями, ни платья, облегающего ее стройную фигурку, ни локонов, струящихся по хрупким плечам. И их уши пытались уловить звуки ее нежного голоса. Абдалла поглядел на нее с восхищением, полным радостной гордости, и снова раздался его приятный бас.